Мир хотел было возразить, что в столовой он и без того не ест огурцы,
да и вообще не очень-то нуждается в столовой, но вместо этого промолчал.
Спорить с мамой было бесполезно. Физиология питания Мира интересовала
её только в тех пределах, в которых она укладывалась в мамины представления.
Мир взял в ладонь кривой колючий огурец, обмакнул в солонку, с
хрустом прожевал. Огурец был горьким — должно быть, перестоял без воды.
— Бери ещё, — распорядилась мама. — В космосе таких не подадут!
Второй огурец тоже был горек; он имел неповторимый вкус человеческого
несчастья. Сородичи съеденных огурцов плавали в огромном прозрачном
борокситовом тазу, укоризненно покачиваясь среди струй рассола.
— Теперь укропчиком заешь, — посоветовала мама. — Укропчик полезен
для пищеварения. Гонит ветры и препятствует застою в почках. Давай,
давай, теперь долго, небось, маминого не попробуешь…
— Спасибо, мама, я сыт. Не хочу больше зелени.
— Ну и дурак! — обиделась мама. — В зелени — самая сила! Плохеровская
энергия, слыхал? Такого в промышленных масштабах не получишь,
плохеровская энергия — она берётся только от сил природы, и добыть её
человек может только своим трудом. Вот недавно профессор Артарян…
— Это которого выгнали из профессуры за спиритические опыты на кафедре?
— с невинным видом переспросил Мир.
— Дураки выгнали! Поживёшь с моё — и начинаешь точно чувствовать,
что там, за гранью жизни, есть нечто такое, таинственное… Он вообще интересный
мужик, Артарян, я его очень люблю. Так вот, он объяснял, что
плохеровская энергия — это как бы дух земли, такая особенная земляная
сила. Она в каждом из нас есть, она растёт, тянет нас пустить корни в землю,
как это делают растения. И растения живут, питаясь ей…
— Не надо, мама, — тихо попросил Мир. — Стоит ли тратить время, пересказывая
мне этот бред? Я не так уж часто к тебе захожу.
— И я всякий раз пытаюсь вернуть тебя обратно! — Мама отвернулась
от стерилизатора, за жёлтым стеклом которого скрещивающиеся потоки монохроматических
лучей жёсткого ультрафиолета обливали кассеты с пустыми
двухлитровыми банками. — Ты посмотри на меня, Мирик! Я старуха,
мне сто девятнадцать. У меня здесь, на этой планете, дом и три дачных участка:
в умеренной зоне, субтропический сад и почти десять гектар на экваторе.
Всё своё, кроме мяса: огурчики свои, яблочки свои, даже латекс на
матрасы — и тот свой, собственный, без всяких биохимических добавок.
Было бы у меня здоровье — я бы и свинок настоящих завела, и птицу бы
домашнюю держала… А вот нету: где мне с сорока гектарами, да с домом, в
одиночку справляться? Один сын, и тот не помогает!
