Хреновинка [Шутейные рассказы и повести] | страница 128

А там, за тяжелой дубовой дверью…

…На тяжелом дубовом кресле, нагнувшись над столом, над ворохом бумаг, сидел он. Красный карандаш резко провел на полях, красную черту и — хрустнул.

— Товарищ, можно к вам?

— Что?

— Можно? — повторил вопрос секретарь.

— Да, да.

Он, так же согнувшись, близоруко пробегал бумагу, и синий карандаш хвостато клал за чертой черту.

— Да, да… Я слушаю… Что, лайку? Какую лайку?

И он быстро откинулся на спинку кресла.

— Ах, да-да… Помню… — Он подумал, тень улыбки на мгновенье сощурила его глаза, но он вновь согнулся над столом и, вздохнув, сказал:

— Нет, не надо.

К бане шумно подкатил в автомобиле толстый. У него плохо бритые одутловатые щеки, рыжая бородка клинышком, брюшко. Весь он измученный, будто двадцать верст гнали его с этим туго набитым бумагами портфелем.

Он быстро разделся, погладил ладонями жирные желтые бока, сказал — фууу! — потребовал банщика и пошел мыться. Банщик попался высокий и тощий, как факир; нос у него кривой, на глазу бельмо.

Тощий ловко парил толстого: веник жжихал и посвистывал, все тело толстого стало как кумач.

— Спасибо, товарищ, — передохнул толстый, — даже в середке загорелось… Фууу!..

— Мы распа-а-рим… то есть страсть до чего люблю купеческого званья граждан мыть. Будьте столь любезны головку, ваше степенство.

И голова толстого оделась душистой белой пеной, как в чепчик.

— Вы что же, товарищ, за купца меня признаете?

— А как же? Нешто мы не видим. Господи!.. Пожалте ручку, оттопырьте… Ах, чикотки боитесь? Извиняюсь.

— А вы кто же, товарищ, сами-то? Ваш цех?

— Я-то? Да как вам сказать, не соврать. Я, признаться, бывший партейный… Как говорится, об выходе попросили… Извиняюсь, ножку-с.

— Это почему же?

— Об выходе-то? То есть в диологию никак утрафить не могу. Ну, прямо не могу и не могу. Например, в светлое христово воскресенье заприметили наши, как я из церкви, конешно, выходил. А как в церковь не пойдешь, раз мы сызмальства к этому приучены? Отвыкнуть трудновато-с.

— Напрасно, напрасно, милый человек. Раз партийный, бога долой.

— Ах, ваше степенство. Даже не ожидал я от вас такое обличенье получить, — вздохнул тощий и, раскорячившись, стал со всех сил тереть широкую, как комод, спину толстого.

— Напрасно, напрасно, — сказал толстый. — Я тоже партийный.

— Ха-ха! — заиграл бельмом тощий. — До чего веселый вы, ваше степенство. Окромя того, еще кой-какие партейные уклоны были. Например, в пьяном положении я в морду одному гражданину дал. Правда, удар был обоюдный: он тоже мне в ухо съездил. Одним словом, диологический подход вышел — тьфу!