Внешне же ничего не происходило. Капище перед его скалой не приходило в упадок: даже зимой, нет–нет, да забредет кто–нибудь, положить подбитую во время удачной охоты птицу. Ему все это было совершенно не нужно, и идоложертвенное растаскивали, главным образом, вороны да лисицы.
Весною возобновились огненные пляски с песнопениями. Карр заметил, что происходили они, как правило, в ночи, когда на небе светился диск полной луны. Он привык к ним, они забавляли его и продолжали приносить некоторое удовольствие. Ему пришло на ум, что люди не видели воочию того, кому поклоняются, уже довольно давно. Он поразмыслил над этим: — вероятно, нужно показаться им ненадолго, а то, как бы не забыли вовсе, — подумалось грустно. Карр понимал, что нынешнее, очень красивое с его точки зрения, тело не идет ни в какое сравнение с тем — в котором он должен был бы явиться в своей славе и блеске, но тут уж было ничего не поделать.
И вот, в самый разгар очередного, но, по–видимому, праздничного ритуала, ближе к середине лета, когда полная луна, казалось, сейчас свалится с небес и сольется с бешено рвущимся пламенем костра, сквозь которое придумали прыгать бесстрашные плясуны, он вышел из своего убежища, поднялся на задние лапы, распрямился, развернул грудь и плечи и остановился, освещенный сполохами пламени и льющимся не смотря ни на что сверху лунным светом. Люди, окружившие костер, на минуту застыли, а затем вопль ликования сотряс ночной лес, так что уснувшие вороны раскаркались и, шумно снявшись, перелетели подальше. В следующее же мгновение все повалились ниц, подняв над головой сложенные вместе ладони. Карр поколебался немного, и решил добавить впечатления — он поднял морду и когтистые передние лапы к луне, и ночной лес снова, к полному ужасу ворон, огласился раздирающим сонное его молчание ревом:
— К–а–а-а–р–р-р-р!!!
— К–а–а-а–р–р-р-р!!! — подхватили два десятка здоровенных молодых глоток; восторгу их не было предела.
Карр еще потоптался на месте и, не зная, что делать дальше, счел за лучшее скрыться в скале.
* * *
Наутро он осторожно выбрался, чтобы немного размяться, порыскать по лесам, полюбоваться видом, открывавшимся с крутого речного берега, под которым некогда начал он кровавое сотворение своей нынешней плоти, дождаться заката, облечься его багряными лучами, как чешуею… Уже уходя, он обернулся и увидел на скале сделанный, видимо, второпях выхваченным из кострища углем рисунок — огромный черный, не то волк, не то человек с кривыми когтистыми лапами поднял морду к висящей над ним, также угольно–черной луне.
