Он понял, что хочет увидеть людей вновь.
* * *
Его желание, как это часто бывает, исполнилось, и даже раньше, чем можно было ожидать.
Он еще проводил время, погрузившись в ту самую скалу, имя которой так и не потрудился узнать. Близились сумерки, когда в лесу вновь послышались шаги, не беспечно шумные, но и не крадущиеся: множество ног шло спокойно, без спешки огибая коряги и валуны, аккуратно наступая на сухие ветви и листву, не боясь издаваемого треска и шороха, но и не превращая их в оглушительный шум.
Наконец, люди вышли на опушку и стали неплотным полукругом перед скалой, в которой притаился Карр. Он жадно вглядывался в их серые в крадущемся сумраке фигуры: все — на задних конечностях, передние — свободно опущены вдоль тела, длинная шерсть на голове падает… красивыми! волнами до бедер… Он вглядывался в них и пытался понять, что сейчас нужно будет делать — например, нужно ли будет их убивать, спасая безжизненное существование своего, теперь уже поистине прекрасного тела, — и, пожалуй, впервые не мог понять этого наверное.
Тем временем выяснилось, что они пришли не с пустыми руками, а приволокли с собою какую–то колоду, то ли деревянную, то ли каменную, по виду очень древнюю и тяжелую. Как они, казавшиеся такими слабыми и хрупкими, сумели дотащить ее сюда, показалось Карру удивительным… затем он вспомнил летящую в его грудь жердину, и задумался, а не ошибался ли он на их счет. Показались также какие–то мешки, их бросили на увядшую и сухую уже траву. Колоду, надрываясь, установили между собою и скалой, ближе — к ней. Поближе к себе начали стаскивать и складывать сухой хворост, сучья, затем пару стволов потолще; при этом вокруг них в сгустившемся сумраке посверкивало что–то — Карр подумал было, что это какие–то ножи, но отбросил эту мысль, как заведомо нелепую.
И наконец Карр увидел земной огонь. Нет, он, конечно, видел много раз лесные пожары, когда от удара молнии, или вспыхнувшего под сгустившимся светом жаркого летнего солнца сухого мха, выгорали дотла целые леса; Карр иногда любовался этим зрелищем, бестелесно поднявшись повыше, откуда хорошо были видны длинные стелющиеся, или поднимающиеся колоннами вверх клубы дыма и объятые нечувствительным на такой высоте и расстоянии пламенем, ломающиеся, как прутики, сосны. То всегда была стихия, неподвластная никому в этом мире, кроме, быть может, самого Карра, но ему трудно было бы найти причину, чтобы захотеть властвовать над ней. Помимо нее он, разумеется, знал очень хорошо стихию черного всесожигающего пламени мира, который, породив, изгнал его сюда. Эта стихия, не затухая, бесновалась в черных его безжалостных глазах: он мог использовать ее мощь, но сказать, что властвует ею, не дерзнул бы.
