И вдруг увидел сон, первый в его жизни.
Даже нет, конечно, не сон, а только фрагмент то ли сна, то ли какого–то видения, будто бы не стоит он на берегу, а выходит из волн, теплых, плещущих под пылающим прямо над головою жарким солнцем. Он имеет облик: багряная чешуя покрывает все его могучее и прекрасное тело, и семь гордых голов, возвышающихся на семи высоких, как колонны, и также могучих шеях, и десять острых, как осколки кварцита, рогов венчают их. И восседает почему–то на спине его странное двуногое существо — даже сквозь чешую ощущает он прикосновение нежной плоти к его перекатывающимся могучим спинным мышцам. Голова существа покрыта густой и очень длинной шерстью, спускающейся далеко вниз, и… — лицо? его обращено вперед, куда выходит Карр из теплых вод, и глаза на том лице пылают тем же черным негасимым огнем!
…Наутро все повторилось, как и накануне — солнце взошло, село, настала призрачная, чуть сероватая, ночь. Но спать ему уже не хотелось, и ничего особенного он уж не видел. Проведя так несколько недель, он решил, что более от него ничего не требуется, и вернулся назад, к месту своего, ставшего уже ему привычным, убежища. Достав из глуби валуна свое драгоценное тело, он влез в него, растянулся прямо посреди небольшой полянки, где мало–помалу врастал в землю валун, и уснул на несколько лет. За все это время никаких более снов или видений ему не было.
* * *
Так Карр обрел свое земное бытие и облик — в котором его знали, почитали и боялись на протяжении многих веков.
* * *
О существовании людей Карр узнал вскоре после своего пробуждения. Была осень, сухая и ясная, но прохладная. Он сидел на опушке в тени поросшей всякой растительной мелюзгой скалы, когда лес за его спиной застонал, затрещал выстрелами безжалостно и безо всякой осторожности ломаемого валежника, заголосил странными, незнакомыми Карру криками, брызнул во все стороны обезумевшими от собственного тарахтенья сороками. Карр не двигался, только с некоторым любопытством наблюдал. На опушку, кося налитым кровью и ужасом глазом, выскочил лось, пробежал еще, но вскоре упал, нелепо загребая длинными, сильными, хоть и нескладными на вид, ногами с острыми, как кремнёвые ножи, раздвоенными копытами, страшными в бою, однако уже, как сразу понял Карр, бесполезными. Он взглянул внимательнее и увидел торчащую из–под лосиной лопатки жердину, глубоко ушедшую в тушу животного и, вероятно, отсчитывающую последние мгновения жизни лесного громилы, которого и сам Карр не стал бы трогать без нужды и спроста. Лось последний раз как–то жалко вздрогнул и затих. Карр наблюдал. Из леса уже снова доносился треск шагов кого–то, идущего уже открыто, не таясь, звук каких–то странных, похожих на грубые птичьи, голосов. Вскоре опушка украсилась ватагой странных двуногих существ с головами, покрытыми длинной шерстью; Карр еще успел заметить, что в передних конечностях странные существа эти что–то держат, успел почувствовать какую–то смутную угрозу, прежде чем накрыло его будто соленой водяной горою воспоминание: вот он, неузнаваемый, громадный, бредет к берегу в омывающих мощные его лапы теплых волнах, а на спине его, касаясь ее багряной чешуи нежной плотью — такое же, двуногое, с такой же шерстистой головой, и только с полыхающими чернотой, точь–в–точь, как и у него самого, громадными глазами!
