Когда Маруся выбралась из занавеса, ее окружили артисты.
– Ну и ну... – сказал Людоед.
– Поздравляю тебя, моя милая, – сказала ей принцесса. – В следующий раз, очевидно, цветы получит пожарный. – И величественно покинула сцену, поджав губы.
– Но от кого это?!
Артисты наперебой, толкаясь, заглядывали в дырку занавеса.
Два карлика из первого класса хореоучилища подскакивали, не доставая до дырки.
Всех отстранил лысый инспектор балета и прильнул к дырке.
Публика расходилась. Уходил генерал. Двигались к выходу дипломаты.
Музыканты зевали и складывали инструменты в футляры.
Негр во фраке, окруженный переводчицами и сопровождающими лицами, что-то оживленно говорил на неизвестном языке.
– Я знаю, кто это, – сказал инспектор, повернувшись к артистам. – Это наш высокий гость с Огненной Земли. Как раз в «Правде» был его портрет. Поняла, Синичкина?
И он многозначительно поднял вверх цалец.
ЙЕГРЕС ОКНЕЧТУ
Это было у артистического входа Малого оперного театра, рядом с каналом Грибоедова.
Под дождем, подняв воротник пиджака, ждал Утченко, спрятавшись в тень от фонаря.
Один за другим выходили музыканты с инструментами и артисты с чемоданчиками.
– А по радио какой-то болван объявил прелестную погоду! – ворчали они, будто сговорившись: – Вечное вранье!
И спешили к метро и на автобусные остановки.
Синичкиной не было.
Утченко ждал. Струйки дождя стекали ему за шиворот, но он ничего не замечал.
Скрестив руки на груди, он шептал:
Ее сиянье факелы затмило.
Она подобна яркому бериллу
В ушах арапки. Чересчур светла
Для мира безобразия и зла.
Ее в толпе я сразу отличаю.
Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор,
Любил ли я хоть раз до этих пор?
Утченко задумался...
О нет, то были ложные богини
Я истинной красы не знал доныне!
Едва он окончил монолог, как из дверей показался огромный букет георгинов.
Его нес Кот в сапогах. А за ним двое красавцев из миманса влекли под руки Синичкину.
Утченко спрятался за фонарь.
Кот в сапогах открыл голубой «Москвич», бросил туда цветы, сел за руль и распахнул дверцы.
Синичкина и красавцы влезли в машину. И она тронулась, обдав брызгами Утченко.
И исчезла в пелене тумана и дождя.
Утченко вздохнул и медленно пошел к Невскому.
Фонари расплывались в тумане.
В лужах дрожали перевернутые дома...
Утченко остановился у гастронома. На витрине блестело зеркало.
Он печально рассматривал свое ужасно некрасивое лицо, мокрое от дождя, среди искусственных рыб и консервных банок.
Капли катились по стеклу, как слезы.
