Сколько раз Анна слышала, как отец спрашивал: «Ну какой же галстук мне надеть, Эмильенна?» Анна всегда смеялась над ним вместе с матерью. Теперь же при воспоминании об этом у нее сжималось сердце.
Она смотрела на исхудавшее лицо с глубоко запавшими глазами и думала о том, как время все меняет. Возможно ли, чтобы за какие-то несколько месяцев такой живой, такой жизнерадостный человек мог настолько измениться, стать таким озлобленным? Постаревшая, высохшая от болезни, Эмильенна забыла, что она была женщиной. Заметив Пьера в проеме дверей, она вся сжималась, точно не могла ему чего-то простить: может быть, хорошего здоровья, или гладкого лица, или его жестов, неизменных в течение тридцати пяти лет. Он снова включил радио. Звуки бравурной музыки проникли в спальню.
— Он мне так надоел! — простонала Эмильенна. — Вели ему прекратить...
— Ты же обычно любишь... Это Вивальди...
— Это — Вивальди? Не может быть, такая какофония...
Анна вынесла тазик, попросила отца убавить звук и, как обычно, в семь часов вечера приготовила шприц и иглу, чтобы сделать укол морфия. Эмильенна с нетерпением ожидала этой минуты. Теперь она могла быть уверена, что спокойно проведет ночь. Она сама откинула одеяло. Анна склонилась над плоским бедром, обтянутым бледной морщинистой кожей, отыскала нужное место, точным движением вонзила иглу. Эмильенна даже бровью не повела. Затем сказала тихо:
— Позвонила бы ты доктору Морэну, чтобы он зашел.
— Зачем? Ты ведь неплохо себя чувствуешь... А других лекарств он тебе все равно не пропишет...
— Ты так думаешь?
Мили произнесла это тоном покорной девочки.
— Пойду приготовлю тебе поесть, — сказала Анна.
— Мне не хочется...
Тем не менее Анна отправилась на кухню и открыла холодильник. Чтобы как-то вызвать аппетит у больной, она готовила для нее каждый вечер маленькие занятные сандвичи: срезала тонкую корочку с белого квадратного хлеба и располагала на каждом ломтике кусочек ветчины, кружочек помидора, листик зеленого салата, а сверху — капельку горчицы. Между делом она снова открыла холодильник, достала бутылку «Мюскаде», налила в стаканчик и неспеша выпила.
— Что тебе рассказал Марк? — спросил Пьер, появляясь на пороге.
— Ему очень хотелось повидать тебя и маму. Я пригласила его поужинать у нас во вторник.
— Ты уже говорила об этом Мили?
— Пока еще нет.
— Как ты думаешь, она это примет?
— Мне кажется, ей это будет приятно. Она ведь любила Марка.
— Да, но сейчас она никого не выносит... Кроме тебя и врача. Если бы ты только знала, что было сегодня днем!
