Фамилия человека была – Пудов.
Одет он был бедно и не по сезону, отчего дрожал как работающий сверхурочно компрессор.
Лет Пудову исполнилось тридцать, звали его Лаврентием Аристарховичем, и служил он актёром в одном малопосещаемом московском театре. Был Пудов женат, но отношения с женой не заладились. Да и не могли - выпивал Пудов излишне, а зарабатывал мало.
Казалось, жизненная неприкаянность должна была придавить Пудова тяжеленной гирей до полной ментальной недвижности, а между тем, взгляд Лаврентий Аристархович имел человека почти благополучного.
В этот ветреный вечер Пудов возвращался домой с не вполне удавшейся репетиции, за которой последовала более успешная и почти традиционная пьянка с доблестными осветителями вышеозначенной организации.
Держа в согнутых на манер американского жеста “о’кей”, окоченевших пальцах большой обветренной руки короткий окурок сигареты без фильтра, артист затянулся, зашипел от ожога, бросил тотчас рассыпавшийся фейерверком искр огонёк в темноту и сунул руки в карманы короткого условного пальто.
Потоптавшись на месте, Пудов сплюнул и ещё раз внимательно осмотрелся по сторонам. Места пролегали полузнакомые.
Вон та улица, едва освещённая уцелевшим фонарём, да и эти вот, уходящие в неведомую перспективу дома, мрачные и чрезмерно официальные, вызывали в памяти многочисленные нетрезвые прогулки по крепко спящему городу.
Беда была в том, что Пудов не помнил, как выйти к метро, а прохожие, как назло, не попадались.
Тусклые фонари отчётливо скрипели, качаясь под порывами переменчивого ветра. Кругом не было ни души. Пустая картонка из-под молока лихо перекатывалась по асфальту, издавая угловатый, вполне уличный звук, изящно соответствующий свинговому ритму освещения.
– Ззаррраза!.. – не зло молвил продрогший, начинающий трезветь Пудов и, решив ещё раз испытать судьбу, направился к перекрёстку, оставляя по правую руку ворота парка, набитого стадом спящих троллейбусов.
Подойдя к перекрёстку, Пудов понял, что начисто забыл, куда сворачивал в прошлый раз. Он остановился и смог вспомнить только, что не ходил прямо.
Две предыдущие попытки выбраться из хитросплетения переулков и подворотен, успеха не имели и неизменно приводили Пудова к парку. Продвигался Лаврентий оба раза одним маршрутом, упорно считая его верным, а теперь вот запамятовал: направо это или налево.
Решив отправиться прямо, Пудов немедленно вспомнил о камне-указателе из народных сказок, об Иване-царевиче, которого изображал на подмостках, представил себя гордо восседающим верхом на буланом коне, в шлеме, со щитом, глуповато, но радостно усмехнулся (понравилось) и быстро пересёк проезжую часть улицы.
