не ходит. Чувачок с охренительным присвистом. Он из старших, живёт в Пенси уже целых четыре года, всё такое, но никто сроду не называет его иначе чем «Акли». Сосед по комнате Хёрб Гейл — даже тот в жисть не обращается к нему «Боб» или там «Ак». В случае рано или поздно женится, супруга наверняка станет звать его «Акли». А сам длинный, как жердь, — метр девяносто пять, не меньше — плечи покатые и зубы вшивые. Мы всю дорогу живём в смежных комнатах, но я ни разу не видел, чтоб Акли чистил зубы. Они у него прям замшелые, страшенные; увидишь малого в столовой, рот набит размятым картофелем, горошком, всяким эдаким — блевать тянет к чёртовой матери. А ещё у него полно прыщей. Не только на лбу или подбородке, как у большинства парней, а по всей роже. Но и это не всё — норов у чувака просто жуткий. В общем, гнусняк. Честно говоря, сильной любви я к нему не испытывал.
Чувствую, стоит на высоком пороге душевой прям за моим креслом и смотрит, нет ли поблизости Страдлейтера. Люто ненавидит Страдлейтера, хоть тресни не войдёт, коли тот у себя. Вообще-то люто ненавидит всех, ну почти всех, чёрт побери.
Акли ступил с порога в комнату.
— Привет, — а произносит всегда так, словно ему обалденно скучно или он чертовски устал. Мол не думайте, я не в гости зашёл или вроде того. Боже упаси. Просто ошибся.
— Привет, — я взгляд от книги не поднял. С чуваками вроде Акли стоит поднять глаза — и ты приплыл. Приплыл-то ты в любом случае, но не сразу подняв глаза, не столь быстро.
Он принялся бродить по комнате — очень медленно, как обычно — да хапать наши вещи со столов-тумбочек. Вечно берёт и рассматривает чужие вещи. Ё-моё, иногда просто из себя выводит.
— Как фехтованье? — спрашивает. Явно хочет, чтоб я бросил читать и балдеть от книги. А фехтованье-то ему до фени. — Мы выиграли, а?
— Никто не выиграл, — говорю. Но глаза так и не поднимаю.
— Чево? — спрашивает. Вечно ему всё надо повторять по два раза.
— Никто не выиграл, — я незаметно глянул, чего он взял с моей тумбочки. Акли вертел в руках снимок Салли Хейз — девчонки, с которой встречаюсь в Новом Йорке. С тех пор как у меня появился чёртов снимок, он брал и рассматривал его по крайней мере пять тыщ раз. А потом, конечно же, всегда клал не на то место. Нарочно. Точно знаю.
— Никто не выиграл, — говорит. — Как так?
— Я забыл чёртовы рапиры и шмотки в подземке. — А сам всё ещё на него не смотрю.
— В подземке, Господи! В смысле потерял?
— Да сели не на ту ветку. Пришлось всю дорогу вскакивать смотреть на чёртов чертёж на стенке.
