— Почему? Потому, что оно светлое?
На эмоциях Безликий начал ходить, как тигр в клетке, и не хватало ему только хвоста, нервно подергивающегося или бьющего по ногам.
— Да потому, Рита, — остановился он передо мной, как мрачный памятник событиям многолетней давности, — что для его создания нужна была добровольная жертва. Эмиль знал это, но молчал. Я тоже знал, и сказал Сейде.
— Жертва, — выдохнула я, — в смысле…
— В смысле жизнь. Не кровавое жертвоприношение, нет, создание светлого зеркала, требовало, чтобы жертва добровольно стала его частью.
— М — могу себе представить, — заплетающимся языком произнесла я.
— А теперь представь, что Сейда сама вызвалась стать частью этого зеркала.
Я широко распахнула глаза.
— Что их так связывало? Сейду и Лаиру?
Лик подумал, но пожал плечами.
— Этого я не знаю. Знаю только, что они всегда были вместе и, что Сейда переживала за Лаиру больше, чем за остальных сестер.
— И ты сделал его?
Мужчина сел на корточки, запустил руки в волосы, но все это мне пришлось мысленно дорисовать, чтобы понять, что с ним происходит за почти черным маревом.
— Да. Я его сделал. Все тот же мастер вырезал похожую раму, а Эмиль склеил их вместе.
— А Светлый? В легенде говорится, что светлый маг призвал Светлого.
Безликий долго выдохнул.
— Действительно призвал, но только не Эмиль, а другой маг. Звали его Ларн Перссон, и он был единственным в Лиене светлым, кто мог Его призвать. Он ненавидел меня за мою сущность, и за то, кем я являюсь, но согласился помочь ради всего Лиена. Он и призвал Светлого. А когда зеркало было готово, в замок снова пошел Эмиль. Не уверен, что то, что описано в легенде правда, но к концу дня метель прекратилась. Ночью в мою мастерскую вошла она. Она была в бешенстве, а я был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Я вздрогнула, услышав в голосе Безликого глухую тоску и боль.
— Что она сделала? — встала я со ступеньки и подошла к нему.
— Она сказала, что знает, что я сделал с Сейдой, и превратила меня в ледяную статую. Десять лет я украшал собой один из самых темных коридоров замка снежных королев, пока Эмилю не удалось уговорить супругу разморозить меня и отпустить. И, да, припоминаю, что глаза у него были странные, словно звериные.
Мир вокруг меня всколыхнулся и поплыл.
— Ой, похоже, я просыпаюсь.
— Стой, — схватил меня за руки Лик и дернул на себя.
Я едва не ткнулась носом ему в лицо, когда он отпустил одну руку, и, шепча что‑то на незнакомом гортанном языке, пальцем нарисовал пентаграмму, заключив в нее мои губы. Она засветилась феолетово — черным, и, с удивленным вдохом втянулась в рот, а затем и дальше в желудок, оставив на языке противное послевкусие серы и угля.
