Ветер противоречий [Сборник] | страница 24

Иван Иванович смотрел по диагонали на Аду, вздернув в удивлении кустистые брови. На самом деле близлежащий попутчик хотел, чтобы бабскую свору пресекла именно эта женщина с внутренней, как ему казалось, энергетикой. А снизу неслось:

— Ты, лахудра, протрезвей, а потом воспитывай ребенка!..

— Ха, спирохета бледная, еще раз вякнешь, твои пуговицы выколупаю, поняла?!

Мама Таня от возмущения вытаращила водянистые глаза. Аде аномально захотелось самой выткнуть эти бельевые пуговицы Татьяны. Да и этой лахудре тоже заткнуть хлеборезку.

— А ну, молчать, мля!.. — это Иван Иванович, коршуном свесившись со второй полки, рявкнул на скандалисток. — Что детей пугаете, мамаши сраные!

Сраные мамаши примолкли, как бы прислушавшись. Иван Иванович зачислил это на свой счет. Но на самом деле остановился поезд. Оказалось — на бойкой станции.

Все высыпали на перрон. Размять конечности и купить копченой рыбы, которой была знаменита станция. Рыба жирным золотом отягощала лотки и подносы местных торговцев.

— Кому жерех, кому сом, кому… с яйцом? — зазывал торговый люд исходящий слюной вагон.

— Рыба золотая, во рту тает! — местный фольклор такой, что ли?

Ада в вагоне осталась одна со своими преступными намерениями похитить девочку-попрыгунью. Только глухонемой разносчик смеси эротики с интеллектом поспешно собирал разложенных накануне по полкам глянцевых бабенок и кроссворды для весьма непритязательных умов.

Он пристально посмотрел на Аду и отвел глаза. Глухонемой увидел в этой дородной женщине воровку, очевидно, железнодорожного белья и легкодоступных дамских сумочек, неглубоко спрятанных под мятые подушки.

Ада, в свою очередь, решила, что глухонемой — вовсе не глухонемой. Продажа бессовестных газет и кулинарных календарей — побочный бизнес. А на самом деле он… Кто же он?

Может, мальчик по вызову для неудовлетворенных сорокалетних матрон, вырвавшихся на курорт один раз в пятилетку и уже пропитанных желанием? Считается же, что эти ущербные неутомимы в любовных утехах.

Разносчик интеллекта именно такую матрону увидел в лице Ады. Он плюхнул ей на полку глянцевых откровенностей неприличных размеров, а сам выжидающе уперся огнеупорным лбом в вагонные поручни.

— Пошел вон, животное… — прошипела Ада, плотнее сжав коленки.

Животное по артикуляции Ады курс поняло верно и пошло. Однако оставив на ее полке «литературу».

Ада растерялась, перестала думать о попрыгунье, которую хотела похитить. И судорожно соображала, что делать с пачкой похабщины. Спрятать под подушку?