– Туда не пойдём. – Он указал рукой на шемякинскую скульптурную группу.
– Не нравится тебе?
– Нет, ничего, просто сейчас не под настроение. Это для тех, у кого ориентация не потеряна.
– В каком смысле?
– В смысле знают, что хорошо, что плохо, где верх, а где низ, что белое, а что чёрное. И ни секунды не сомневаются. И уж конечно сами всегда на правильной стороне.
– Ты очень, очень хороший. Ты лучше всех на свете. Можешь не сомневаться.
– Слушай, моя мать покончила с собой, когда мне было девять лет. Много позже я выяснил, жена человека, от которого мама посмела родить ребёнка, то есть, меня … она не просто травлю устроила, а намеренно, планомерно её уничтожала. Той женщине было за что бороться, и, в сущности, правда была на её стороне. Так или иначе, она победила. Я остался один. Меня отправили в детский дом, потому что отца своего я не знал. А он знал обо мне, просто ему было некогда. Девяностые годы, большие дела люди делали, большие состояния сколачивали. В общем, три года, пока у него руки до меня не дошли, я провёл в интернате в Подмосковье; или в аду, для тихого домашнего мальчика, прекрасно помнящего свою маму, разница небольшая. А когда он всё-таки обо мне вспомнил, то отправил в такой же интернат, только в Англии. Я не знал, что я его сын. Довольно долго не мог понять, зачем этот человек дал мне свою фамилию. Из интерната в Рузе не сам забирал, послал помощников. Привезли ненадолго в дом к нему, где обезумевшая от ревности женщина подвергла меня остракизму. У них, ведь, свой сынок, на три года старше. Я искренне не понимал, зачем он усыновил меня. Лет до шестнадцати продолжал сомневаться, что я ему родной... К чему я это всё? Ах, да, добро и зло. Как бы тебе объяснить, он очень богатый человек. Из тех, кого здесь, в России, называют олигархами. Я не слежу за его успехами, но в юности как-то полюбопытствовал, тогда его состояние оценивали примерно в пять миллиардов долларов. Это лет двенадцать назад. Сейчас не знаю, больше или меньше. Я уверен, у него ещё есть дети, но официально он только двоих признал. То есть, именно призна́л меня одного, а от законной жены единственный сын, Борис. Ты, кажется, его видела? Он наркоман. Если коротко: я, байстрюк, не имеющий права на жизнь ублюдок, извращенец и выродок, становлюсь первым номером в очереди на наследство. Извини за сумбур. Другую лучше историю расскажу. Перед отъездом из Лондона, я встретил Виктора. В больнице практику проходил, ну и познакомились. У него там семья была, жена и две её дочери. Если б ты видела, как они с ним обращались. Капризы, упрёки, нервотрёпка непрерывная. До сердечного приступа его довели. Он сейчас на десять лет моложе выглядит, чем тогда, четыре года назад. Я его полюбил. Но всё равно не остался там, уехал. Вите сказал, хочешь, мотайся туда-сюда, хочешь, переезжай совсем. Не представляешь, что это было! Борьба не на жизнь, а насмерть. Интриги, угрозы, разборки, психоз самый настоящий. Грязный извращенец сбивает порядочного человека с пути истинного, склоняет к богопротивному противоестественному сожительству, одурманивает, зомбирует! Понимаешь теперь мою мысль?
