Неизвестный Александр Беляев | страница 89

Правда, голос, в своих модуляциях временами переходит в певучесть и речь приобретает ритмичность несколько выходящую за пределы обычного разговорного языка, но, возможно, что причина этого кроется не в артистке, а в языке пьес Ocтpoвcкоro.

Сцена из спектакля «Последняя жертва». Юлия Павловна Тугина – Е. А. Полевицкая, Михевна – Е. П. Шебуева.

Если язык Чехова обладает внутренней музыкальностью, то язык Oстpoвскогo по своему внешнему техническому построению приближается к белым стихам.

Монологи, напр., Катерины из «Грозы», или Любима Торцова обладают стихотворною певучестью, почти переходящею в правильную ритмичность. («А вот, ты послушай живая душа»… Из мон[олога] Любима Торцова), что не поддаться этой ритмичности часто значило бы уничтожить характерную музыкальность языка Островского. Поэтические образы и эпитеты («сокол мой ясный» и т. д.) этих монологов сближают их еще больше с белым стихом.

Сцена 2-го акта, с достойным партнером, г-ном Бороздиным, была проведана артисткой художественно. Не только поцелуй Флору Федуловичу, но и вся игра Юлии Павловны «от сердца» и потому «дорогого стоит». Флор Федулович одна из лучших ролей г-на Бороздина.

Не удовлетворял г-н Кручинин в роли Лавра Мироновича. Вина в этом не только артиста, но и режиссера, поручившего эту роль г-ну Кручинину не подходящему по своим природным данным к роли Замоскворецкого Монте-Кристо. Лавр Миронович – фантазер, мечтатель, большой ребенок, мягкий доверчивый, взбалмошный.

В исполнении же г-на Кручинина получилась какая-то сухая бюрократическая фигура, от которой, не смотря на английские бакенбарды отдавало и канцелярией, и прилавком и каким-то скверным aвaнтюристским душком. Нет, не похож Лавр Миронович на Монте-Кристо!

Г-н Ангаров хороший Дульчин.

«Смоленский вестник». – Смоленск. – 1913. – № 148. – С.3

Вокруг женщины разгоpаeтcя борьба мужчины за обладание ею; они решают ее судьбу, передают с рук на руки, отнимают обратно. Такова «канва» пьесы. Идея протеста против порабощения женщины, против насилия над ее личностью. Трогательно, но несколько несвоевременно.

В наше время конфликты на почве «обладания женщиной» имеют тенденции к разрешению в иной плоскости: «свободного выбора самой женщины, поскольку она в этих вопросах приобретает право свое суждение иметь». Чтобы не стать в противоречие с таким положением вещей, автор берет не общее явление, а исключение. Его героиня – истеричка, совершенно лишенная воли, легко – поддающаяся внушению. Уже одно это слишком сужает идейное значение пьесы. Не высока и психологическая ценность пьесы. Главные действующие лица очерчены примитивно и прямолинейно. Огавский, какой-то «изверг естества», человек сверхчеловеческой воли, Люция – «совсем наоборот»; абсолютно безвольная, Савич – воплощение добродетели.