– Марья Николаевна, вы не думаете, что только простой случай свелъ насъ именно въ этотъ день? – сказалъ онъ задрожавшимъ, какъ перетянутая струна, голосомъ.
Она не отвѣтила. Тяжесть, лежавшая у нея на сердцѣ, давила все сильнѣе, но было что-то сладкое въ этой боли.
– Подарите мнѣ фотографію Бори, – перемѣнилъ онъ разговоръ. Она молча, не глядя на него, протянула ему карточку.
– О, какъ вы добры! – сказалъ онъ стремительно.
У нея на рѣсницахъ вдругъ округлились слезы. Она быстро смахнула ихъ носовымъ платкомъ и повернулась къ мужу.
– Если вы будете жить въ Петербургѣ, я… то-есть это было бы глупо, еслибъ вы никогда не видѣли вашего сына. Вы можете когда-нибудь зайти… когда меня не будетъ дома… Я предупрежу maman.
– Вы разрѣшаете? Какъ я буду счастливъ! Какъ я отъ всей души благодарю васъ! – воскликнулъ онъ.
Поѣздъ подошелъ подъ крышу дебаркадера. Въ вагонѣ сдѣлалось темнѣе. Ловацкій наклонился къ женѣ.
– Если вы ужъ рѣшили, если позволяете… будьте великодушны до конца, сдѣлайте меня счастливымъ именно сегодня. Разрѣшите сейчасъ-же поѣхать съ вами вмѣстѣ. Я не помѣшаю вашему счастью, а только раздѣлю его въ теченіи нѣсколькихъ минуть, – проговорилъ онъ съ усиливавшейся дрожью въ голосѣ.
Марья Николаевна пожала плечами, не соглашаясь и не отказывая.
Ловацкій и не добивался прямого отвѣта. Онъ принялся распоряжаться, получилъ багажъ, выбралъ карету.
Когда подъ ними раздался грохотъ мостовой, онъ повернулъ къ женѣ лицо, освѣтившееся разгорающеюся радостью.
– А вѣдь я вамъ еще не сказалъ «Христосъ воскресе!» – произнесъ онъ.
Она дала обычный отвѣтъ, и оба посмотрѣли другъ на друга въ нерѣшительности. Потомъ онъ тихо наклонился къ ней и три раза поцѣловалъ ее. Она отдала ему поцѣлуи, краснѣя, досадуя, пугаясь и разгораясь приливомъ торжествующаго, властнаго чувства…
– Значитъ, вы вѣрите, что не простой случай свелъ насъ сегодня? – повторилъ онъ свой прежній вопросъ.
– Вѣрю… – тихо отвѣтила она, отдавая ему свою руку.
