Она уже не следила с прежним рвением за рубашками отца. Их было всего две — голубая и белая, раньше она их штопала по вечерам, постоянно стирала и крахмалила. Надев свежую отутюженную рубашку с тугим, хрустящим от крахмала воротничком, отец тщательно завязывал галстук узлом и сразу же становился деловым, подтянутым, каким его привыкли видеть на работе. Теперь он ходил в чёрной сатиновой косоворотке и выглядел проще, домашнее.
Мать стала рассеянной и забывчивой. Её взгляд часто без причины останавливался на каком-нибудь предмете, и она долго вспоминала, зачем он ей нужен, потом, досадливо махнув рукой, шла в другую комнату.
Ещё она верила в разные приметы, с волнением выслушивала мнение опытных, бывалых соседок.
— Мальчик будет, мальчик! — заверяли они.
Нилка и Дарима знали из разговоров отца и матери, что у них скоро родится брат.
— Придётся нянчиться и стирать пелёнки, — вздыхая, говорила старшая сестра.
Младшая помалкивала: она уже давно ждала брата. Скоро, скоро у неё появится брат, крепкий, черноволосый, черноглазый мальчик. Будут они вместе с братом и Николкой, внуком бабушки Карпушихи, сражаться с крапивой, играть и прятаться в густых зарослях иван-чая. Бабушке Олхон придётся долго искать их и сердито ворчать: «Нилка с Николкой, как нитка с иголкой, и внук туда же…»
Из Шиберты пришла посылка — фанерный ящик, зашитый в серую мешковину, заляпанный толстыми печатями из сургуча. Нилка еле сдерживает нетерпение, пока мать открывает ёго. Широким кухонным ножом она наконец отдирает крышку, плотно забитую мелкими гвоздями, и достаёт куски сушёной баранины, мешочек пряников и четыре пары домашних тапочек, сшитых бабушкой. Олхон никого не обидела: большие для Семёна Доржиевича, средние — Антонине, чуть поменьше Дариме, ещё меньше — Нилке.
Маленькие тапочки самые красивые — по малиновому суконному верху вышиты голубенькие незабудки. Нилка прижимает их к груди, как будто кто-то может отнять их, и вспоминает, как заказывала Олхон знакомым, уезжавшим в город, купить мулине. Те возвращались ни с чем: таких ниток не было в магазинах. Нилке казалось: мулине — это что-то драгоценное, и девочка была разочарована, когда Уяна наконец-то привезла два жиденьких голубеньких моточка. А сейчас её так обрадовали незабудки из мулине, вышитые старой Олхон.
Нилка надела тапочки, и ноги сразу как будто стали легче, сильнее и, казалось, сами готовы бежать далеко-далеко, до самой Шиберты.
Девочка берёт круглый твёрдый пряник из сероватой муки, раскусывает его, и в нос ударяет острый запах долгой дороги. Пряник пропитался и казёнными и домашними запахами. Сначала его вёз на полуторке, пропахшей бензином, Карпушихин Антон, потом он стыл в железнодорожном вагоне, лежал среди других посылок в гулком, тесном брюхе самолёта. Пряник закаменел, усох, но всё-таки сохранил тепло рук Олхон. Он вытерпел все превратности пути, чтобы добраться до неё, до Нилки, и от этого стал ещё вкуснее.
