Уэйкфилд улыбнулся во весь рот:
– По-твоему я стал моложе? – И уже более серьезно уверенно возразил: – Быть счастливым никогда не поздно. Неужели думаешь, я отступлюсь от тебя? Да ни за что на свете я хочу быть счастливым и буду.
Всхлипнув, дама уткнулась ему в плечо, не поднимая головы, сквозь слезы прошептала:
– Ты не понимаешь.
– Что?
– Ты, да и все, знают какой, я пережила позор, Джеймс обесчестил меня.
Напрягшись, Уэйкфилд прижал ее к себе с такой силой, что дама непроизвольно застонала.
– Я знаю, но неужели из-за этого негодяя, мы позволим еще раз сломать нашу жизнь?
– Но ты всегда будешь помнить об этом.
– Я буду помнить только то, что есть существо, которое я должен уничтожить. А винить я и ты должны только меня, что не сумел тебя уберечь. По-твоему будет лучше на это потратить оставшиеся нам дни? Разве страдать и мучаться лучше, чем радоваться и любить?
Плечи женщины слегка вздрагивали, прикоснувшись губами, он ощутил влагу на ее щеках.
– Один раз я уже совершил ошибку. Это моя вина и я должен все исправить.
– Так ты… – Она запнулась, обидная догадка в мгновение пронзила истерзанную душу – Всегда восхищалась твоим благородством, но не сейчас, я не хочу выходить замуж из жалости и сострадания.
Уэйкфилд сразу понял, как она восприняла его слова, досадуя с силой схватил за плечи, тряхнул даму и резко отстранил от себя, чтобы лучше были видны ее глаза:
– Жалость? – Он еще раз тряхнул ее – Да я ни на минуту не мог забыть тебя. За всю свою жизнь я не только не имел ни одной женщины, но даже не желал. Я люблю тебя каждой частичкой своего тела, ты это называешь жалостью?
Пораженная таким откровенным и невероятным признанием она судорожно всхлипнула и кинулась ему на шею, Уэйкфилд осыпая лицо любимой страстными поцелуями, подхватил ее на руки и решительно направился в глубь зарослей.
* * *
Бренда с Седриком бродили неподалеку, она подробно рассказывала ему об их побеге, бросив взгляд в сторону, рыцарь неожиданно улыбнулся, проследив за его глазами, девушка заметила не вдалеке скамейку, окруженную с трех сторон кустами шиповника, и удивилась:
– Чему ты улыбаешься?
Он охотно пояснил:
– Думаю присесть и опасаюсь, ведь все наши разговоры на скамейке заканчиваются ссорами.
В ночной тишине подобно нежному звуку колокольчика разлился ее волшебный смех, Седрик обожал слушать, когда она смеялась, никогда раньше не слышал он таких заразительных и в тоже время удивительно нежных и задорных переливов. Решительно направившись к скамейке, девушка присела, игриво призывно похлопывая ладошкой по скамейке, немного на бок склонила голову, как бы уговаривая его, вздохнув, рыцарь послушно подчинился.
