Я приложила руку к груди и прислушалась. Подождала. Но сердцебиения не было. Не было знакомого тук-тук, тук-тук. Не было ни-чего-го.
— Сердце не просто спонтанно разорвалось, — услышала я одного из докторов.
Хм, хотите заключить пари?
Я бы усадила их всех вместе и все популярно объяснила, будь у меня на это время. Быть может, если бы они оказались на моем месте в ту самую ночь и выслушали то, что пришлось выслушать мне, — быть может, они тогда бы поняли, что такая смерть вполне возможна. Быть может, тогда бы они отбросили в стороны все свои научные факты и красные дипломы медицинских школ, и хотя бы на одну минутку попытались подумать сердцем, а не мозгами. Если б они так и поступили, я бы пропустила отвратительную процедуру вскрытия: ведь все, что требовалось доказать, висело прямо тут, перед ними, на моем рентгеновском снимке.
— Какие же вы все тупые, — пробормотала я, следуя за врачами, которые увозили меня на каталке к лифту в МОРГ. По правде говоря, в этом месте никому не захочется оказаться, в конце концов.
Морг сам по себе место жуткое, но поверьте мне, он гораздо хуже, когда на холодном и жестком столе морга оказываешь ТЫ, все на тебя смотрят, и… оу, да… ты — голая. Ну, быть может, не совсем я. На самом деле, я сидела настоле в другом конце комнаты, пиная ногой по металлической раме и кусая ногти. Наблюдая. Ожидая. Желая, чтобы хоть кто-нибудь меня услышал.
— Я прямо здесь, в черно-белом! — закричала я. — Разве вам этого не достаточно, люди?
Полагаю, нет.
Все это мне сразу не понравилось. Все это напоминало одно огромное вторжение в личную жизнь. Мне не хотелось, чтобы какой-то незнакомец разрезал меня, дабы все остальные могли заглянуть внутрь и найти все мои секреты. Мое разбитое сердце было лишь моей проблемой. Никак не их.
Вот только все это было ради моего отца, который так хотел разобраться. Мой папочка — безумный ученый. Для него моя смерть стала настоящей загадкой. Он никак не мог свыкнуться с этой мыслью, ему необходимо было увидеть все своими глазами. Даже не смотря на то, что мама просила его не делать этого, даже не смотря на все ее мольбы о том, чтобы он оставил меня в покое. Но он не мог похоронить дочь, так и не узнав всей правды. К несчастью для меня, существовал лишь один способ выяснить ее. И, в конце концов, я вынуждена признать, в тот самый момент, когда они разрезали меня, я и сама поверила в это.
Я не смогла смотреть, когда патологоанатом сделал разрез. Я крепко зажмурила глаза и задержала дыхание, в то время как его скальпель медленно и страшно, дюйм за дюймом двигался вниз по моей грудной клетке. Они вскрыли меня.
