Не убегай, мой славный денек! | страница 7
— Хорошо, садись. Я доложу классной руководительнице о твоем поведении.
Урок кончается, и настает перемена. Настает перемена, к тебе подходит Дэнуц и трахает тебя по физиономии раз и два, да так, что у тебя до сих пор звон в ушах.
— Героя из себя корчишь? Славу на мне зарабатываешь? Иди жалуйся! Теперь у тебя есть причина накапать на меня. Иди и капай! Не пойдешь, еще получишь!
— Но-но, полегче! Не грози! Я тебе верну то, что получил. Верну при первом случае. А ябедничать не в моих привычках.
— Какой еще — первый случай?
— Тебе что, не терпится?
— Да.
— Сочувствую. Я могу терпеть, мне не к спеху. Сейчас у меня куча дел. Во-первых, мне еще предстоит разговор с классной руководительницей. Она меня отругает за то, что я хулиганил на уроке.
— Я хрюкал, а не ты!
— Теперь уже не имеет значения, кто. Инцидент исчерпан.
И вот звонок на урок. Математика, рисование, французский. Три урока, между ними две перемены. И на уроках и на переменах ты получаешь записки такого содержания: «Дэнуц — осел. Если классная руководительница устроит тебе разгон, мы встанем все и скажем, что ты тут ни при чем». Ты, конечно, на все записки отвечаешь решительным «Нет, не согласен!».
Начинается тот критический час — классного руководства, и никто тебя не ругает. Он мирно проходит, до звонка остается всего одна минута, и на этой минуте — вдруг неожиданность, совсем как в театре или, скорее, как на футболе, когда на девяностой минуте вколачивают ответный гол, и счет выравнивается. Кто-то встает с последней парты и что-то говорит, примерно, в таком духе, что в жизни случаются необдуманные поступки, бывают и сожаления; что человек иногда не отдает себе отчета и что в другой раз такое не повторится…
Но для классной руководительницы не это важно. Ее интересует вот что: почему человек признается с таким опозданием и кто побудил его признаться?
— Я не знаю… Может быть, потому, что Влад Костеску поступил благородно, — слышится с последней парты.
Влад Костеску — ты. Благородно поступил ты.
«Эге-гей. Слу-у-ша-ай-те все! Мне хорошо и весело!»
Вечереет. Но пока еще все видно, все ясное-ясное.
Не убегай, мой славный денек!
СЕКРЕТ
Когда они простились на углу возле киоска, где продают сиропы хуже некуда и где не бывает мороженого за один лей, Раду Думитреску (вы его знаете, он из третьего подъезда, известен под кличкой «The Saint» — Святой[1], у него частенько забинтована рука, для вида, чтобы думали, будто он ранен в перестрелке) предупредил: