Мы продолжали жить в Коралово, но жизнь эта была малорадостная. Однажды позвонил Лёня и предложил нам приехать в декабре, чтобы вместе встретить Новый Год. Мы, конечно, с радостью приняли его приглашение и в двадцатых числах декабря полетели в Израиль. Именно в этот наш приезд Лёня сказал, что, с его точки зрения, нам лучше переехать в Израиль. Мы, в свою очередь, без сына жить не могли и не хотели. Как только мы вернулись в Москву, сразу начали готовить документы на ПМЖ в Израиль.
Договоренность с Лёней была такая - 15 февраля мы будем в Израиле. В то время в Израиле была интифада, и поток репатриантов резко сократился, поэтому оформление документов заняло совсем немного времени. В израильском посольстве без всяких очередей нам быстро подготовили бумаги, хотя паспортов мы прождали почти месяц. Тем временем мы с Борисом потихоньку собирались, неторопливо готовились к переезду, знали, что до 15 февраля у нас ещё есть время.
Вдруг в конце января звонит Лёня и спрашивает, не могли бы мы прилететь раньше. Мы отвечаем, конечно. «В таком случае, - говорит Лёня, - прилетайте 1 февраля. Можете?» Мы отвечаем, можем.
Мы собрали три чемодана и 1 февраля из Коралово выехали в аэропорт. Нас провожали четыре человека - Лёнина охрана. И может быть впервые, в аэропорту, мы поняли тогда, что Лёня очень беспокоился за нас, выпустят ли нас, не задержат ли, и поэтому нас провожали люди, которым Лёня доверял. Ни родственников, ни друзей в аэропорту не было. Не потому, что кто-то из них боялся. Просто мы простились заранее, да и уезжали мы не из Москвы, а из Коралово. Не могу не вспомнить, что за два дня до нашего отъезда у нас были Липатовы, наши ближайшие друзья. Мы посидели, пообедали и простились. 1 февраля 2004 года мы уехали, хотя в тот момент ещё искренне верили, что, приехав в Израиль и оформив документы, мы уже в мае сможем вернуться и начнём спокойно всё собирать. Планировали, что будем наезжать в Москву время от времени, останавливаться в своей квартире. Но так уж получилось, что в Россию мы не вернулись. Это было опасно.
В Москве осталось много вещей, которые были мне дороги. Например, у моей бабушки Эси, а она была религиозной, был подсвечник - как будто самый обычный, медный, одинарный. Я его хранила. Осталась в Москве и посуда, которая к маме перешла от бабушки, а от мамы - ко мне. Старинные, большие, очень красивые ложки, я всегда ими любовалась, только не знала, из какого материала они были сделаны. В Москве остались и все ёлочные игрушки, ещё те, из моего детства. Я все годы хранила своё свадебное платье, очень красивое, белое, из креп-сатина с интересной фактурой, набивными цветами и нижней юбкой. Дорогие для меня письма Бориса, письма ко мне. Это были очень хорошие письма, он писал мне, когда уехал в Феодосию - тогда он уже поступил в институт, а я была на последнем месяце беременности. Во-обще-то, были и другие письма, но эти были особенные, написанные именно в тот период. Многое, очень многое осталось там. Можно сказать, в прошлом. Удивительным образом у меня сохранилась Лёнина бирка из родильного дома, которая привязывалась к руке новорожденного с указанием его фамилии, веса и роста. В Москве остался один человек, наш близкий друг, который многое из наших вещей просто раздал.
