И среди этих страшных вещей я увидел большой, рисованный углем портрет.
Странное лицо. Оно могло бы быть лицом только Гамлета.
– Да, это портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, – подтвердил делегат бельгийского отдела, – его рисовал один художник, приговоренный в Брюсселе к пожизненному одиночному заключению за убийство любовницы. Осужденные имеют право брать с собой предметы, которые им особенно дороги. Обыкновенно, это портреты матери, отца, детей. Этот художник пожелал взять с собой портрет Мунэ-Сюлли в роли Гамлета.
– Он родственник Мунэ-Сюлли?
– Даже незнаком. Не видал его иначе, как на сцене. Он сказал: «Моя жизнь сложилась так тяжело. Лучшими минутами ее были те, когда я видел Мунэ-Сюлли в „Гамлете“.» У себя в одиночестве он занимается тем, что без конца перерисовывает этот портрет в увеличенном виде, – и, как видите, дошел в этом до большого совершенства.
Артист, портрет которого люди уносят с собою в могилу!
С тех пор видеть Мунэ-Сюлли стало моей мечтой.
И когда я в первый раз входил в и Comédie Franèaise смотреть Мунэ-Сюлли в роли Гамлета, – я волновался, словно входил в храм, где сейчас увижу божество.
Я видел много раз Мунэ-Сюлли во многих ролях.
И если б мне нужно было уносить воспоминание о нем в могилу, – я унес бы воспоминание как о великолепной картине, как о живой статуе, как о лучшем балете, который я видел в свою жизнь.
Какое чудное проявление французского гения, который делает красивым все, до чего он коснется.
Сколько бессилия в этом крике, когда нужна страсть, какая дряблость в этой сентиментальности, заменяющей чувство.
Мне кажется, что я вижу истинного художника великого вырождающегося народа, способного на красивую позу, красивое слово, бессильного в области чувства, неспособного на истинные страсти.
Вся внешность глубокой и могучей трагедии. Но среди этой красоты, позы и львиного рыканья, – призрак вырождения, неспособного на истинно сильное, глубокое, могучее.
Ведь вырождение прежде всего сказывается на искусстве, как прогрессивный паралич прежде всего обрушивается на мозг.
