За красоту.
В осеннем саду.
– Падают!
– Милый друг, ты не пугайся, – падают спелые яблочки…
Люди умирают не от старости, а от спелости.
Выпьем за бессмертие.
В неизвестном лесу на кусту можжевельника прилег усталый человек, уснул и отдался тяге земной, Это ему так не пройдет: земля опять потянет его на то же самое место, и захочется ему тут спеть свою песенку, быть может, придет на звук его души и возлюбленная, они тут вместе уснут. Спать, петь и любить назначено человеку силой земли в данной точке, это его место, его собственный меридиан, тут он – сам.
За нашу прекрасную Землю.
Родина… Если бы моя далекая возлюбленная могла услышать в слове силу моей любви! Я кричу: ”Ходите в свете!» – а слово эхом ко мне возвращается: «Лежите во тьме!» Но ведь я знаю, что она существует прекрасная, и больше знаю, я избранник ее сердца и душа ее со мною всегда, – почему же я тоскую, разве этого мало? Мало! Я живой человек и хочу жить с ней, видеть ее простыми глазами. И тут она мне изменяет, душу свое чистую отдает мне, а тело другому, не любя, презирая его, и эта блудница, – раба со святою душой, – моя родина. Почему о родине я могу говорить, и, если бы я твердо знал, что это особенно нужно, я бы мог петь о ней, как Соломон о своей лилии, но ей сказать я ничего не могу, к ней мое обращение – молчание и счет прошедших годов?
Немой стою с папироской, но все-таки молюсь в этот заутренний час, как и кому не знаю, отворяю окно и слышу: в неприступном чистике еще бормочут тетерева, журавль кричит на солнце, и даже тут, на озере, сейчас на глазах, сом шевельнулся и пустил волну, как корабль.
Немой стою и только после записываю:
“ В день грядущий просвети, Господи, наше прошлое и сохрани в новом все, что было прежде хорошего, леса наши заповедные, истоки могучих рек, рыб умножь во много, верни всех зверей в леса и освободи от них душу нашу»
За Родину.
Редко бывает, проглянет солнце на какой-нибудь час, но зато какая же радость! Тогда большое удовольствие доставляет нам какой-нибудь десяток уже замерзших, но уцелевших от бурь листьев на иве или очень маленький голубой цветок под ногой.
Наклоняюсь к голубому цветку и с удивлением узнаю в нем Ивана: это один Иван остался от прежнего двойного цветка, всем известного Ивана-да–Марьи.
По правде говоря, Иван не настоящий цветок. Он сложен из очень мелких кудрявых листиков, и только цвет его фиолетовый, за то его и называют цветком. Настоящий цветок с пестиками и тычинками только желтая Марья. Это от Марьи упали на осеннюю землю семена, чтобы в новом году опять покрыть землю Иванами и Марьями. Дело Марьи много труднее, вот, верно, потому она и опала раньше Ивана.
