Будто бы все времена, образы и сроки России предуказаны Брюсом для тех, кто только потщится уразуметь его невнятные иносказания.
На Садовой улице, в Петербурге, видел и я гимназистом в узком чуланце старого книжника громадную книгу, подобную Библии, в деревянном гулком переплете, источенном червями, в трухе.
От темного дерева пахло сыростью, желтые листы дымились от пыли.
Книжник, я помню его имя, Нил Фомич, с голым черепом в желтоватом отблеске, постучал по переплету ногтем и торжественно сказал:
– Премудрость. Самая драгоценная. Брюсов календарь… Вот где вся тайна про Россию прописана, что и как. Только не понять…
Нил Фомич, по-видимому, так тайны и не понял. Не понял ее, конечно, и я.
Известно, что в Брюсовом календаре можно отыскать каббалу, астрологию, таинства алхимические, а в предсказаниях будущих времен пересказанная там глухая моль отреченных книг Московии, наше дремучее чернокнижие, звездочетничество, волшебные Громовники, Шестокрылы, Воронограи, Рафли и прочая бесовщина, отметенная со времен Стоглава благоверной Московией, но таившаяся подспудно.
В Петровы дни, ясные, ветреные, свежие, зачем-то понадобилось Брюсу отмкнуть заключенные книги Московии, ее ночное дремучее колдовство, отреченное чернокнижие и оставить его России открытым.
Точно обвел неслышный шотландец царя Петра навсегда заклятым колдовским кругом.
Вот он Яков Брюс, черный шотландец.
У него крадущаяся кошачья поступь. Оп тощ, невысок и горбат. У него совершенно бледное вытянутое лицо, запавшие узкие губы. Он ходит бесшумно, едва скрипит его трость, не слышно голоса.
Он точно без тела. Он во всем черном, белеются только концы его голландских манжет, он в черной шляпе, в черных башмаках. Его сивый тяжелый парик свисает кручеными прядями вдоль впалых щек.
Царь Петр, порывистый, сильный, жизнелюбивый, всегда кипит и блещет, как солнечный день со всеми свежими ветрами.
А за царем Петром скользит безмолвная, бесшумная тень – Яков Брюс, тень Петра.
И стал шотландец, Яков Брюс, мертвой тенью, он стал русским призраком.
В Петербурге, известно, что ни старый дом, что ни канал, то привидение. Петербург издавна заселен призраками. В казармах, в казенных зданиях, за любой колоннадой таятся они.
А вот о московской нежити что-то слышать не доходилось.
Москва ясная, простая, мужицкая и боярская, белотелая, ржаная и крупитчатая, где бы в ней завестись нежити? Разве подерутся где на Куличках или в брошенных банях козлобородые московские черти, самая деревенщина, с коровьими рогами.
