– Я не смотрю, papa…[5] Саша, я за тобой.
Цесаревич ступил к ней от стола:
– Ты встревожена?
– Я опасаюсь, что Ники заболел.
– Ники?
К этому бледному и задумчивому мальчику, которому шел одиннадцатый год, к худенькому Николиньке с ясными, серыми глазами, к тихому внуку, которому суждено, может быть, испытать все горести царствования и державы, император испытывал особое пугливое и нежное чувство страха и жалости.
– У него жар, – тихо и быстро говорила цесаревна мужу. – Я уехала, он не спит. Он сидит в постели.
– Полно, – сказал император. – Что-нибудь ему померещилось, и он уже спит. Вы должны остаться на обед. Идите, я буду менять мундир.
Когда цесаревич проходил мимо, император слегка хлопнул сына по широкой теплой спине.
Цесаревич добродушно рассмеялся: он понял, что отец не сердится.
В нижних коридорах и у главной гауптвахты слышны шаги и стук прикладов: на постах меняют часовых.
Полукруглое окно кабинета выходит на Неву. Белые вихри снега, блистая, распластались у стекол. От ударов ветра отзвякивает окно. В столице гремит метель.
Император прислушался к шагам сына и невестки, к стуку прикладов, к тяжелому гулу метели за стеклами.
– Не люблю русской вьюги, – пробормотал он. Усмехнулся чему-то и прошел в гардеробную.
У белых дверей в императорскую столовую часы с трубящей Славой на мраморном глобусе длительно запели легкий менуэт.
Государь вышел в малое фельдмаршальское зало навстречу принцу Александру Гессенскому.
И еще отзванивал в тишине зал старинный менуэт, когда вдруг дрогнули паркеты в столовой, распахнулась с грохотом белая дверь и сверкнул взрыв. В груде кирпичей, ухнувших карнизов сгинуло лицо часового.
Короткий грохот потряс Зимний дворец. Стекла со звоном пали в сугробы, метель кинулась в разбитые окна, шумно помело шипящие белые хвосты по паркетам.
В темном дворце поднялась тревога: бряцая оружием, бегут солдаты и офицеры, проносятся толпы видений в треснувших зеркалах, ждут еще взрыва, сухого короткого грохота, ищут, сталкиваются на лестницах, бегут…
В ночь на 5 февраля 1880 года взрывом в императорской столовой провалило своды и потолки на главную гауптвахту, где был караул лейб-гвардии Финляндского полка.
Седые лакеи со свечами сбегают по широкой лестнице впереди императора. В отблеске факелов внизу, на главной гауптвахте, замелькали каски пожарных.
Император помогает подымать солдат. Он утирает руки платком. Его платок намок от крови.
Цесаревич прижался к стене в коридоре. Мимо проносят солдат под шинелями, с перебитыми ногами. Ментик цесаревича в снегу, в известке, оборван рукав. Цесаревич прижался к стене. Он рыдает.
