Скрипит гусиное перо по шершавой бумаге.
Белоголовый смуглый старик в синем плащишке, генералиссимус войск российских, отодвинул в угол стола медную каску с петушиными перышками, кортик, обтрепанные ремни портупеи, пишет.
Шуршит по бумаге обшлаг его холщовой куртки.
Стукнули двери, помело снег с порога, пламя свечи закачалось, ветер повеял в белых волосах Суворова. Фельдмаршал прищурился, посмотрел в темноту через огонь свечи:
– Князь Петр, никак, милый друг, ты?
Из темноты ступил князь Петр Багратион.
Черноволосый и тощий, похож генерал на поджарую птицу. Жесткие волосы спадают князю Петру на глаза, а нос, как белый клюв, выглядывает из черной щетины.
Князь замигал на свечу. Глаза генерала отвыкли от света.
– Осмотрел ли, князь Петр, полки? – сказал тихо Суворов.
– Осмотрел, – сиповато ответил Багратион и закашлялся.
На хребте едва не увязили в сугробах последний зарядный ящик и мортиру. Генерал сорвал себе голос на студеном ветру, помогая костлявым плечом толкать пушечные колеса.
– Ложись, мил-друг, тут, на полу, койки-то нет, а весьма тебе надобно отдохнуть… Епанчу какую имеешь прикрыться?
– Епанчи нет, – сказал хмуро Багратион, потер иззябшие руки.
– Мой плащишко возьми. А мне холод, помилуй Бог, не супостат.
– Не надобно мне плаща вашего, благодарствую.
– Возьми, князь Петр, ложись… – Суворов проворно перекинул через стол дырявый синий плащ.
Багратион поймал его в охапку, поклонился и зашлепал в угол. Башмаки без подошв, из башмаков торчат пальцы. Князь наследил на половицах, как большая птица мокрыми лапами.
От самого Сен-Готарда сбили башмаки, изодрали о щебень и камень мундиры, в атаку на Муттенталь уже ходили босыми, в лохмотьях, заросшие бородами, страшные выходцы гор, чада Суворова.
Багратион лег в углу, кутаясь в суворовский плащ. Он вдыхал сырой запах солдатского сукна, ладана, дыма костров, свежего ветра, стариковский запах фельдмаршала, и вдруг усмехнулся: вспомнил куриозный парад в Гларисе, на самом походе Альпийском.
Офицеры и солдаты босые, кто в треуголке, а у кого голова обвязана шарфом или фуляром. Расплелись косы и букли, мокрые пряди волос, словно у попов, пали на плечи. Все брадатые, тощие, у всех от пороха черные лица, и только сверкают глаза.
Только сверкают глаза, да штыки, да медь орлов на гранадерках с вензелем императора Павла. Офицеры во фрунте без шляп: сорваны в бездны. У Милорадовича на ногах еще туфли из конской кожи с убитого французского вольтижера, а генерал Розенберг в одних шерстяных чулках, и прорваны пятки. Босые генералы преважно обходят фрунт сих брадатых солдат, чад российских, и, пребодро здороваясь, салютуют лохмотьям знамен, словно на вахт-параде на Марсовом поле.
