Мы могли бы спросить городового об ангеле, но Володя стал внимательно глядеть на высокого господина, который переходил улицу. Господин не знал, куда поставить ногу, и потряхивал в воздухе калошей, наглотавшейся мокрого снега.
Потом мы пошли за офицером в серой шинели и оба смотрели на его бледный, с вдавлинкой, затылок. Офицер нес под мышкой сафьяновый портфель. Медный наконечник сабли, торчавшей из-под полы, был забрызган грязью, так же как и медные задники калош.
Старик-извозчик, сняв свой клеенчатый котелок с загнутыми полями, приглаживал ладонью седые волосы. Его лошадь тоже дымилась. Извозчик подмигнул нам, и на его щеке собралась морщина звездой. Я сказал Володе, что ангел, забывший крылья, мог быть и стареньким, как извозчик. Но Володя ответил, что так не бывает.
Мы стояли у окна часовщика. Там были ряды круглых часов, привешенных на медных крючках к стеклянной полке. Стрелки всех часов показывали по-разному, и это было весело. Там еще лежали на блюдах кораллы и брелочки, серебряные, крошечные бочонки, рюмочки, эполеты, а также обручальные кольца. За окном был виден и сам часовщик. Он сидел, наклонясь, и его лоб и худая щека светились от солнца. А в левый глаз молодого часовщика была вставлена черная трубка, и он близко водил этой трубкой над столом.
У Геслеровского переулка, над подвалом, мы стали разглядывать синюю вывеску портного с раздвинутыми черными ножницами. Портной сидел за окном на широком дощатом столе боком к улице, по-турецки. Он был без сапог, и на его тощих коленях лежал широкий сюртук люстриновой подкладкой вверх. Босой портной, его круглые, как у Володи, очки были подняты на лоб и блистали, щурился, откусывал нитку, а потом ровно размахивал рукой и пел. Он пел что-то хорошее, как и мои сестры.
Ангела на Зелениной улице мы не встретили, но Володя Пауперов сказал, что ему показалось, как ангел прошел мимо. По его словам, ангелы ходят по улицам, как и люди, в пальто и в калошах, иногда с зонтиками, одни в очках, другие без очков, одни в мокрых котиковых шапках, другие в котелках, но люди даже не знают, кто проходит мимо.
Тогда мы что-то знали и понимали с Володей Пауперовым, но что, я забыл.
* * *
Необычайной была тишина ночи перед заутреней.
На улицах шуршит толпа. Пешеходы идут прямо по мостовым и по трамвайным рельсам, а тени крыш, над которыми едва светится небо, как будто слушают застенчивый шорох города. И на Неве застенчиво шуршит ладожский лед.
