Толпа квартальных на борту пироскафа напомнит вам, что вы прибыли в Петербург в самую суровую и глухую пору империи Николая I, в 1840 году, но не смущайтесь и пересаживайтесь на другой пироскаф, который доставит вас в столицу «к Английской набережной, откуда вид Петербурга прекрасен».
Пироскаф уже идет по Неве…
Вы видите громадные постройки по берегам, казенные магазины, склады, фабрики, обширные мастерские господина Берда, Битенпажа, свечные заводы Штиглица, Афросимова, Мятлева… «Налево от вас – Горный институт и дома Васильевского острова за мачтами финских лайб, которые швартуются на том берегу Невы… Направо – величественная Английская набережная с ее особняками, стремящая до самого Нового адмиралтейства свой парапет из гранита Финляндии. Отсюда Петербург открывается во всей торжественности своей. Великая столица внезапно представляется глазам путешественника, не принуждая знакомиться с грязными предместьями. Петербург, если так можно сказать, внезапно открывает свое лоно пришельцу…»
Гид Беллицарда отчетливо расскажет вам историю гениального создания города, поведет вас под его портики и колоннады, отметит все красоты.
Мы не остановимся на этом. Разве скажем, что в домике Петра Великого посетитель мог видеть тогда листок за стеклом с «Отче наш», написанный рукой Елисаветы Петровны, а в эрмитажном кабинете Петра Великого – восковую фигуру императора работы графа Растрелли:
«Петр сидит под балдахином. Парик фигуры из собственных волос государя, а его кафтан тот самый, который был на нем при короновании Екатерины. В той же зале находится мундир Преображенского полка, шарф, шпага и треуголка Петра, простреленная под Полтавой…»
В моем далеком детстве и я видел воскового Петра в полутемной галерее Эрмитажа. Ребенка пугало это потускневшее от века лицо со стрелами черных усов, с мертвенным и вместе странно-живым блеском выпуклых агатовых глаз, и этот коричневый пыльный кафтан, и рыжеватые, выцветшие волосы, и трость, сжатая в восковом кулаке.
На моей памяти фигура Петра уже была недвижной – испортился механизм, а говорят, что раньше – едва входил посетитель в полутемную галерею и едва нажимал скрытую планшету на пороге, подымался с кресел огромный Петр и, блистая агатовыми глазами, три раза стучал грозной тростью…
Мы опускаем описания памятников и дворцов, но скажем все же, что в 1840 году вы могли видеть «в одной из зал Академии художеств свежее полотно Карла Брюллова «Последний день Помпеи», выставленное для обозрения публики».
