Рушатся зеркальные потолки, кариатиды, плафоны, божницы в палатах графа Воронцова, князей Голицыных, Долгоруких, Гагаринский двор на Тверской, хоромы генерала-аншефа Прозоровского, Нарышкиных, Шереметева, Сперанского. Близ Феодора Студита у Никитских ворот сгинул в огне родительский дом фельдмаршала Суворова, в доме вольных каменщиков московских, у Мясницких ворот, ежатся по шпалерам скелеты в черных порфирах с египетскими жезлами.
В Новоспасском монастыре обвалилась в огонь колокольня.
В ризнице Успенского брошены жемчуговые покрышки Евангелий, золотые блюда, кипарисовые кресты, пелены, единороги, леопарды, троиды и аспиды царя Алексия.
По горам огня над Москвой точно идут вереницы царей и цариц в диадимах и бармах, с огненными державами. Точно стал над Москвой раскаленный архангел и подымает и опускает огненный меч.
Где-то на дне пламенной бездны пробирается из Кремля император со свитой.
С ним Бессьер и Мюрат, они выше его, между ними он кажется карликом.
Его ведут под руки в дым, на песни пьяных солдат. Он шагает через горящие балки, цепляется за доски его мундир. Мюрат, скашливая от гари, берет его под локоть. Мюрат не знает, куда идти. Огонь летит по обеим сторонам неведомой улицы.
В Лебяжьем переулке гуськом, один за другим, бежали люди босые и в туфлях, в белых колпаках набекрень и без колпаков, в суконных халатах, в холщовых рубахах и голые.
Они кривлялись, приплясывали, размахивали руками, визжали. Это была толпа сумасшедших, выпущенных по приказу Ростопчина из желтых домов. Там были и женщины.
Впереди припрыгивал полный человек с лысой головой, с прижмуренным, скуластым лицом, сумасшедший учитель математики из университетского пансиона. Он подобрал на улице чугунное ядро, накаленное жаром, перекидывал его из ладони в ладонь и кричал:
– Жжет, жжет!
Те, кто бежал за ним, с визгом и хохотом повторяли на разные голоса его восторженный вопль.
Император снял треуголку, ветер вздул дыбом жесткие волосы. Он повернул к Мюрату лицо, как бы отлитое из сияющей меди.
Сверкающее медное лицо повернулось к солдатам. Императора узнали, бросились вдоль улицы, прижались к чугунной решетке, трясущимися руками застегивают мундиры.
Император что-то сказал, и от решетки отделилось двое егерей. Они нетрезвые, они дрались только что с итальянцами в барском погребе. Император приказал вывести его из огня.
Переулками у Староконюшенной егеря ведут его под руки.
Солдаты протрезвели, шагают сильно и ровно, их лица, горбоносые и усатые, стали красивыми. Они обдают его запахом вина и тлеющих мундиров.
