Император идет, устремясь головой вперед. Мелькает его лицо, точно отлитое из меди.
Он ерошит волосы, опирается маленькой ладонью о стекла, морщась, отдергивает руку: стекла уже накаляются.
– Скифы, скифы, скифы, – бормочет император.
Он сует руку под белый жилет, идет назад, он почти бежит.
Только вчера в этой зале, полной красного тумана, он спешно писал Александру. Письмо отвез пленный русский штаб-офицер. Он писал Александру о мире. Александр ответил пожаром.
– Невероятное решение… Скифы, – император сопит, стискивает зубы. За ним, освещаемая заревом, идет толпа королей, принцев, маршалов, за ним принц Невшательский, король Неаполитанский, принц Евгений. Точно он ведет за собой хвост чудовищного котильона.
На оливковом лбу императора – маслянистое пятно: сегодня он не принял обычной ванны. Он сует платок в карман жилета, роняет золотой лорнет. Принц Невшательский наступил на выпуклое стекло, раздавил.
Порывы огненной бури пронизывают императора, вздрагивают его полные плечи. Он идет в спальню, за ним – король, принцы. У тяжелых дверей ждет толпа. От зарева точно шевелятся лица.
Король и принцы умоляют императора на несколько часов оставить Москву, варвары бросают огонь на Кремль: им помогает ураган; мосты в огне, перерезано отступление; в арсенале – склады пороха, двор завален паклей, в Кремле – фуры, зарядные ящики, головни бросает на крышу Арсенала; саперы выбились из сил, – нет воды, – Ростопчин вывез пожарные трубы, бросил в Москве запасы водок, спирта, – нет воды, в подвалах – зажигательные снаряды, в погребах – груды медной монеты, под Кремлем заложены мины.
Наполеон вытер лицо, и на мгновение под платком косо дрогнула от усмешки его тяжелая щека. Эту быструю и виноватую, эту надменную и презрительную усмешку он внезапно чувствовал на своем лице в самые величественные и грозные мгновения.
Что-то неудержимо-презрительное усмехалось в нем, когда никак и нечему было смеяться, проносилась полуулыбка, как мгновенная молния, и он сам страшился этой внезапно встающей в нем темной насмешки над всем, над всеми и над самим собой.
– Попались, – пробормотал он – или только послышалось его бормотание, но король Неаполитанский, выкатив горячие глаза, хлопнул обеими руками по груди и вместо пышных слов, которые все они говорили нарочно, как актеры, любуясь своими ролями, стал что-то кричать, вульгарно и страстно, мешая итальянские и французские слова, а оба принца базарной бранью стали проклинать подлых русских рабов, калмыцкую Москву, татарского Александра, пожар, дикий поход.
