«Меланхолия, – говорит он, – не есть ни горесть, ни радость: я назвал бы ее оттенком веселия на сердце печального, оттенком уныния на душе счастливца».[4]
Уметь реагировать на все «житейские бури» подобным чувством – есть, по его мнению, верх мудрости. Мечтательная меланхолия позволяет ему держаться золотой середины между пессимизмом и оптимизмом. В жизни – не слишком много радостей, но не должно быть слишком много горя – таковы основные выводы, к которым его привел опыт его жизни.
В одном из его, прозаических очерков находится следующая сцена.
Героиня очерков Минвана, гуляя по лугу, встречает трех сестер, которых зовут, Вчера, Ныне, Завтра.
Старшая сестра, Вчера, устремив на Минвану задумчиво-меланхолический взгляд, обращается к ней с назидательной речью. Она советует Минване беззаботно наслаждаться теми грозами, которые дарит настоящее. Но она предупреждает, что «Ныне» очень изменчива и легкомысленна, что нет роз без шипов и что вскоре Минване придется познакомиться с «Завтра» для исцеления своей омраченной души. «Тогда, мой друг, веселая Завтра да будет твоим прибежищем. Смотри, она указывает тебе на отдаленный запад: там сияет величественное солнце, там ясней закат напоминает об ясном утре».
Но и веселая Завтра непостоянна. Иногда тяжелое горе затмевает горизонты будущего. Тогда на помощь Минване должна явиться она сама, меланхолическая «Вчера».
«В минуты испытания, минуты одиночества я буду с тобой… Я твоя. Прошедшее с тобой неразлучно. Близ урны моей оживет для тебя утраченное в настоящем и заменятся веселые призраки будущего; близ урны моей, под сумраком кипариса обитает воспоминание, которое говорит о том, что было и чего уж нет; задумчивая меланхолия, которая наслаждается скорбью, любит одно минувшее, носится мыслию под гробами, и в сетовании о мертвых находит сладость. Близ урны моей ты будешь наслаждаться сама собой, и нечувствительно с лица настоящего спадет покров печали; прискорбная Ныне опять улыбнется и ветреная Завтра опять прилетит к тебе с моими мечтами».
В речи меланхолической «Вчера» – альфа и омега философского миросозерцания Жуковского.
Исцеление от всех горестей и жизненных невзгод через «воспоминание» – вот главный мотив, дающий ключ к пониманию психологии лирики Жуковского.
«Для сердца прошедшее вечно» – восклицает он. Прошедшее – единственное постоянное сокровище; «существует только то, чего уже нет». «Одно прошедшее не подвержено изменяемости». Воспоминания о светлых мгновениях, пережитых в этом прошедшем, вот источник веры в жизнь для Жуковского. «Переходя, – говорит он, – от одной озаренной ярким воспоминанием минуты к другой такой же, нечувствительно дойдешь до предела, за которым верное, неизменное будущее».
