Румынская девушка ищет работу по уборке (глажке, готовке) или по уходу за детьми.
Постоянную или временную.
* Говорю и пишу по-английски
* Владение компьютером на уровне пользователя
Корина 60Х ХХХХХХ
Спасибо!
Листки не были отсканированы, они были написаны от руки, и не обрезаны ножницами, а оторваны. Тем не менее, почерк был красивым. Сколько раз она переписывала этот текст? И как добилась того, что почерк не изменился? Само собой, там был номер мобильника, который я не указываю здесь, потому что это не самое важное. Я положил листок в карман, вышел из кафе и направился к магазину.
5. Договор
— Корина…
— Да, это я.
Я набрал ее номер, почти не раздумывая, движимый интуицией и, прежде всего, грандиозной идеей.
— Видите ли, у меня есть ваше рекламное объявление, и я хотел бы предложить Вам работу. Знаете, я ищу человека…
Я еще не нанял на работу ни одного человека, и теперь, судя по тому, как выдавливал слова, больше всего я думал как раз об этой слабой стороне своей жизни. Я понимал, что не могу нанять на работу первого встречного, кто раздает листовки в кафе, тем более для того, чтобы он находился в твоем доме, в твоей семье, ухаживая за беспомощным человеком, который не в состоянии обслужить себя сам.
— Если бы я мог встретиться и поговорить с Вами.
Дело оказалось более деликатным, чем казалось мне четверть минуты назад, в миг вдохновения. Несмотря на это, Корина, кажется, не заметила моей нерешительности. Она ответила мне непринужденно и, что там отрицать, даже весело.
— Да, конечно, я смогу прийти на встречу. Вы скажете мне адрес?
Я не мог встречаться с этой женщиной у себя дома, даже если она станет работать именно там. Я достаточно хорошо знал свою мать, чтобы понимать — подобное решение нужно было принять за ее спиной, а ее просто поставить перед фактом. Я дал Корине адрес магазина. Она сказала, что придет сегодня же утром. Корина продолжала разносить свои написанные от руки листовки по другим районам. Я почувствовал искушение спросить ее, почему она писала листовки вручную, а не откопировала их, как все, но промолчал. Если я приму ее на работу, у меня будет время разгадать ее бесхитростное поведение, ее поступки, которые я в глубине души одобрял, и это стало решающим фактором, внушившим мне доверие.
На Корине была несколько странная одежда; подобный небрежный стиль ассоциируется у меня с восточными странами, точнее было бы сказать, с диктатурой. Это напомнило мне свое собственное детство начала восьмидесятых, когда мы только вырвались из франкистского режима. Это была эра, соответствующая спартанской, одноцветная и однообразная. Все мы были как две капли воды похожи друг на друга, так что я отлично помню первые, увиденные мною в жизни носки в разноцветную полоску. Родители привезли их из Барселоны, находящейся ближе всех к Европе. Эти носки ослепили меня. В Мадриде носки были мрачных цветов: серые, коричневые, бордовые, темно-голубые или тускло-зеленые. И до сих пор в моей голове Барселона окружена этакой мифической аурой. Однако, возвращаясь к Корине, скажу, что она была круглолицей, ее движения были свободными и точными. Она показалась мне женщиной сильной, с четкими и ясными представлениями, и могла взять на себя заботу о моей матери, поскольку я был сыт по горло своей обязанностью каждый день помогать ей принимать душ и одеваться. Дело не в том, что мне неловко видеть свою мать голой, и я стесняюсь, и даже не в том, что меня огорчает ее немощность. Как я уже упоминал, в нашей семье мы слишком далеки друг от друга для столь интимных дел. Куда там! Меня приводит в бешенство ее непрошибаемая твердолобость. Я уже говорил, и мне жаль повторять, но мама жутко упряма, она не хочет быть обузой и отвергает всяческую помощь. Это крайне утяжеляло утренние гигиенические процедуры. Я понимал, что каждый день мама поднималась с кровати все позднее исключительно для того, чтобы заставить меня быстро уйти в магазин, не давая времени спорить с ней там, на кухне, где она, стоя в ночной рубашке, с трудом готовила себе кофе одной рукой, отказываясь идти со мной в ванную. Как-то по телефону я рассказал обо всем сестре, но она не придала этому никакого значения. Более того, она сказала, чтобы я махнул на нее рукой — если ей угодно разбить себе башку, находясь одной в ванной, чихать. Нурии легко, она живет далеко, и для нее эти проблемы как телесериал с некими персонажами, которые ей вроде родственники, но в конечном счете, чужие. И потом, Нурия склонна радоваться материнским проблемам, если они ее не касаются. Это ее маленькая месть, а может, и большая. Она таит на мать большую злобу из-за чего-то там в далеком детстве. Эта злость может принимать тысячу и одну форму, но я уверен, что Нурия и сама толком не помнит, из-за чего она злится, и не прощает мать только потому, что ей это выгодно. Фактически, я мог разделить с Нурией ее позицию, и даже эгоистически заявить матери: “Отлично, черт с ним, мойся одна”, и смотаться, но я боялся, что мать снова упадет, когда меня не будет дома.
