Напротив за высокой стеной темнел в ночном мраке купол церкви.
— Там, доченька, в монастыре, читают неусыпную Псалтирь. За всех за нас грехи отмаливают. День и ночь, ни на минутку не останавливают чтение монахи. И старые люди говорят, что если чтение остановится, тут же конец света начнется. Вот как.
— Да мне только про схему-то узнать, какой конец света…
— А ты подумай, что если прервалось, что если нас всех уже судят последним страшным судом? Вот сейчас, в этот самый миг.
— Как можно! Ведь маменька выхухоль свою не вышила. Томную…
— Это что ж за паскудство! — внезапно сказал за плечом Макар. Он указывал рукавицей в темноту, где только и слышно было скрып снега.
Фекла вздрогнула. Монаха рядом не было, как сдуло.
— Ась? — она не понимала, о чем Макар говорит.
— Да баба эта с бородой! Цельный день за нами ходит как привязанная. Песенки поет: “Когда б имел я горы ниток и лари полные добра, все отдал бы за то, чтоб Инна мог вышивать весь день, ура!” И ведь была бы приличная баба, а то, я давеча приметил, она сарафан свой красный цыплячьим поясом подвязала. Ну как так можно, а?
— И что же?
— А вот давайте, барышня, мы ее расспросим?
— Да разве ж она с нами разговаривать будет?
— Есть у меня одна мыслишка… — Макар скользнул в темноту и увлек за собой Феклу.
Инна Никитич шагал прямиком к кабаку “Гюрза вышивает”.
— Не сочтите за грубость, Фекла Иововна, но вы балбес, — сказал Инна Никитич из-под мешка. — Откуда вы меня знаете! — изумилась Фекла.
Они стояли на крыльце “Гюрза вышивает”, Макар надежно заломил бородатой бабе руки.
— От губернаторши. Она поручила передать вам адрес Андрея Петухова. Вы ж такие все романтические, такие восторженные! Маменькины нитки выгребли, а адреса не взяли. Очень продуманно. — Фекла густо покраснела. Но в мешке на голове и в темноте зимней ночи Инне было не увидеть. — Вы б мешок-то сняли, — посоветовал Инна Никитич, — От него амбре чесночной колбасы. А я наелся под завязку органайзера.
— Макар! Отпусти ее, пожалуйста!
— Его, — поправил Инна Никитич, — я вообще-то мужчина, дворянин и имею офицерский чин.
— Что ж ты, офицерский чин, в бабьем сарафане на людях ходишь, да еще пояс такой поганый выбрал? — Макар продолжал крепко держать Инну Никитича.
— А потому, крестьянское отродье, абьюзер, что я тайное задание имею!
— За девками по церквам шастать?! Сам ты абьюзер, черт знает, кто это, — однако ж Макар ослабил хватку.
Инна Никитич выдернул руки, скинул с головы мешок, приподнял кокошник и с издевкой поклонился Фекле Иововне:
