Они подходили к волостному правлению, когда около раздался насмешливый женский голос:
- Какие вы мужики? Хуже баб, право хуже!..
Николай обернулся.
Та самая высокая молодая баба с ребенком на руках, которая на сходе обратила на себя внимание Николая, стыдила теперь трех молодых парней. Ироническая усмешка скривила ее губы. Необыкновенно строгое, красивое лицо ее дышало ненавистью и презрением.
- Мужики! Хороши мужики! - повторила она, бросая уничтожающий взгляд. А еще хвастали, что укротите Кузьку! - заметила баба, понижая голос.
- Вы знаете эту бабу? - спросил Николай.
- Прасковью-то? Еще бы не знать... Норовистая баба... Муж ее, прибавил Григорий Николаевич, - в Сибирь пошел из-за Кузьки... Кузька ее в полюбовницы норовил, она у него в работницах жила... Кто их знает, что у них было, - темное дело, только мужик царапнул Кузьку ножом... Засудили... Она при детях осталась... Погоди, еще она Кузьме припомнит... Эта баба не простит!..
Вошли в волостное правление. Из-за перегородки, разделявшей избу на две комнаты, слышались стоны, прерываемые ругательствами.
- Спасибо, Василий Иванович... Век не забуду... Ох, матушки... пресвятая богородица!.. Ужо погоди, голубчики... Ужо ответ дадите... Идолы проклятые... Чуть не до смерти!..
- Это Потапка причитает! Должно, помяли порядочно! - заметил Лаврентьев.
Они заглянули в соседнюю комнату. На диване лежал "Потапка", а около него сидел Вася. Он подошел к вошедшим, взволнованный, пожимая руки.
- Потапку стережете? - тихо проговорил Лаврентьев улыбаясь. - Здорово помяли его?
- Порядочно-таки... Прикладываю ему компрессы. Все просит, чтобы я не отходил... боится!..
- Отлежится!.. - тихо заметил Лаврентьев. - Ему не раз бока мяли!.. Сказывают, вы, Вася, его отстояли?
- Нет, я так... около случился, когда его схватили и трое стали бить... Народ-то очень сердился, что человека так избили... Да он сам виноват... Тут горе великое, а он еще дразнит людей! Неужели, Григорий Николаевич, ничего нельзя сделать?.. Так и разорят?
- Попытаем!..
- Василий Иваныч! Отец родной! Что ж вы оставили меня? - застонал Потап Осипович из угла. - Не оставляйте, а то убьют меня, звери окаянные... душегубы безжалостные... Ох, господи, боже мой... Ох, мучения какие!..
- Не бойсь, Потап Осипович, не убьют!.. - проговорил Лаврентьев, подходя к дивану. - Как бог тебя милует... цел еще?
- Совсем истерзали, Григорий Николаевич... Если бы не Василий Иванович, как бы архангел, не видать бы мне божьего света... Безвинно пострадал, за чужое дело... Ох, господи милосердый!.. Спасите вы меня отсюда. Увезите поскорей, благодетели, голубчики... Век буду бога молить за вас...
