Постепенно разговор зашел о детстве, и я с увлечением принялся рассказывать о нашем Зегенгеймском замке и поместье Вадьоношхаз, где прошли мои нежные годы.
- Меня одновременно учили трем языкам - немецкому, венгерскому и латыни, и весь мир я воспринимал в трех именах. Может быть, поэтому у меня никогда не возникало сомнений в том, что Бог един в трех лицах. Возможно, мне казалось, что и у мира не четыре, а три стороны - первая расположена по левую сторону от Линка, где находится замок моего отца; вторая - на правом берегу реки, где Вадьоношхаз; а третья - там, где Пожонь23.
- Пожонь?
- Ну да, так по-венгерски называется - Пресбург, который расположен на другом берегу Дуная. Мои родители часто ездили туда и брали меня с собой, и я считал это настоящим путешествием. Мне казалось, что мир огромен, на одном его конце лежит Пожонь, на другом, чуть подальше Пожони, Иерусалим, а на третьем - Рим. Я рано научился читать. Отец сам занимался моим образованием. Я узнал, что множество облаченных в латы рыцарей, блеск оружия, топот большого количества лошадей и развевающиеся штандарты - все, что я видел однажды у нас в Зегенгейме в возрасте трех лет и что так поразило мое детское воображение - это была война Генриха против Газы. К счастью, эта война Империи против Венгерского королевства никак не отразилась на взаимоотношениях между жителями левого и правого берега Линка, между моими родителями и дедами. Меня же куда больше с некоторых пор стало волновать, что Святый Град находится во власти сарацин24, которые представлялись мне дикими, навьюченными всяким скарбом, полулюдьми-полуверблюдами. В самом слове "сарацин" чувствовалась некая тяжкая обуза. Отец обещал мне, что когда я вырасту, я освобожу Гроб Господень от этих нелюдей.
- А где вы видели верблюдов? - с любопытством спросила Евпраксия.
- У нас в замке есть шпалера25, на которой изображен град Иерусалим, пальмы, купола храмов с крестами, Голгофа, а в углу - караван верблюдов. Когда я мечтал об Иерусалиме, я всегда приходил полюбоваться на эту шпалеру.
- А когда отец решил выдать меня замуж за Генриха Штаденского,- сказала императрица,- меня везли в Саксонию на верблюде. Он входил в часть моего приданого. Высокий такой верблюд, стройный. Не знаю, куда он потом подевался. Мне тогда было двенадцать лет, я испытывала одновременно и страх, и жгучий интерес. Мы ехали через Волынь, Польшу, Прагу, пока не добрались до Кведлингбурга... С тех пор, вот уже шесть лет как я живу в Германии.
