Рука Джавада перебирала куски, выискивая наиболее жирный.
- Хорошо, вы с Максудом видели большую змею, видели не один раз...
- Страшно, - отыскал смелость вставить Наджмуддин.
Джавад скривился - послал Аллах воинов.
- Испугались. Зачем, во имя Аллаха, ты ко мне пришел?
- Ну так, как же, это, она ж из дворца выползает!
25.
И еще раз ахдадская ночь или путешественница
- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!
Джавад расправил плечи, перекатился с пятки на носок. Ночная прохлада, поначалу казавшаяся освежающей, легко преодолела непрочные стены куфтана и камиса - нижней рубахи, всесокрушающей конницей перепрыгнула ров кожи, неудержимой пехотой перекинулась через валы мяса и сейчас неумолимым ассасином добиралась до подрагивающих костей. Фарджия, теплая, украшенная вышивкой и вставками фарджия - подарок султана - осталась во дворце. Фарджия - единственное, что смогло бы сейчас остановить победоносное шествие неприятеля-холода. Она и еще глоток хорошего свежепроцеженного вина. Джавад помотал головой, отгоняя недостойные мысли. "Вино, майсир, жертвенники, стрелы - мерзость из деяния сатаны", - да, так, только так, по велению Аллаха милостивого и всезнающего. Но чем больше Джавад думал о вине, тем больше Иблис украшал эту идею в его уме. Не спросить ли о глотке солнечных лоз у стражника? Джавад знал - у них есть. Как иначе согреться длинными ночными бдениями? Но если старший начнет подавать дурной пример младшим, как потом требовать с них должного почтения и исполнения приказов.
- Ну и где, во имя Аллаха, эта ваша змея! - вопрос получился излишне резким, искаженным дрожанием нижней челюсти.
Наджмуддин и Максуд стояли здесь же, прильнув к стене, словно паломники к черному камню, и не стеснялись дрожать. Страх и холод были тому причиной, и неизвестно что в большей степени.
- В-вот.
Дрожащий палец Наджмуддина указал за спину Джавада, но за мгновение до ответа мамлюка, Джавад услышал шорох. Ночной город таит в себе множество шорохов. Шорох листвы, с которой играет расшалившейся ветер. Шорох стираного белья, что качается во дворах правоверных. Наконец, едва слышный шорох перекатываемого песка, что сплетается с шорохом гонимого ветром мусора, веток, травы.
Но шорох, который послышался за спиной Джавада, поднял сердце бесстрашного воина, вместе с душой, как известно, взятой взаймы, едва не к самому горлу.
И страх, древний страх - наследие ушедших в песок предков, страх, которому безразлично, кто перед ним - пятилетний мальчишка перед раздутой от возмущения коброй, или умудренный годами и отнятыми жизнями зрелый муж с кривой саблей на жирном боку, страх завладел Джавадом, сковал его члены, запер дыхание.
