— Гена, — это Рая, она уже почти плачет.
— Уйди, — это Гена — Рае, уже грубо. — Что ты плетешь тут мне? — это опять Славику, тоже — уже грубо.
— Я че плету? — Славик, изумленно и дерзко. — Старуха у синего моря плетет! Сети для рыбки, понял?
— Чего-чего? — по нарастающей, Гена. — Какая рыбка?! Слышь, ты!
И Гена толкнул Славика в грудь.
Все, что случилось дальше, Славик пересказал бы мне, когда-нибудь потом — если бы успел — примерно так:
— А я ж тебе говорил. Подвязывай. Да, она ниче. Не спорю. Но у нее муж. В натуре, сука, лось. — На этих словах Славик крепко врезал бы по груше, на своей веранде. — Не моя весовая категория. А ты, так вообще… Мозги и кеды. Ну, и вот. Утречком выхожу со двора, продышаться, посмотреть, как вопросы решаются. Смотрю — о! Вахт! У него ж пенсия, вторник. Красный день календаря. Я ему говорю: Соломоныч, пенсию не отметить — очень плохая примета, в курсе? Он говорит — ну что ты, Славик, я только «за». Ну, договорились посидеть с ним, как люди, вечерком, когда солнце позолотит верхушки деревьев, ну ты понял. Вдруг! Смотрю — подъезжает ментовской жигуленок. Вернулся, лось. Забыл че-то дома. Рога. Ну, думаю, приплыл Вовочка. Че делать? Задержать? Как? А мент из машинки своей выползает, дворники снимает. Любит он вещи. Он и Райку так любит. Были б у Райки какие-то части, которые можно, когда припаркуешь, снять, чтоб не стырили — точно снимал бы. Ну, я — ноги в руки, и — к вам. Стучусь, колочусь — не пускают! Пока открыла мне любовь твоя, слышу: калиточка — хлоп! Дальше — как на ринге. Думать некогда. Пусть тренер думает. Прыгаю внутрь, закрываю собачку. Ну, думаю, ты и дура-а-ак, Вован! А мент уже дергает дверь. Ломится. А мне смешно — первый раз в жизни застукают с бабой — и то не с моей! За это забухать не грех, честное слово! Ну, открываю. А она… Стоит рядом, плачет, как умирающий лебедь. Ну че он мог подумать? «Прости, Геночка, мы согрешили». Да… Но и он был не прав! Да, не прав! Я ж его не пихал в грудак! Ну, раз пошел такой расклад — или я его, или — да кто он такой! А у меня же рефлексы, — тут Славик иллюстрирует свой рассказ преувеличенной злой пантомимой. — Левую ногу — в упор, доворот, и левый крюк. Как тренер мой говорил — «поставивший жирную точку в поединке». Ну, дальше че. Лосяра выбивает дверь своей тушей, и с копыт, вниз, по ступенькам! Я думал, дом развалится! Классика! Ну, и вот… Слышь! — тут Славик заразительно рассмеялся бы, не удержался бы. — Теперь на улице одна рожа осталась, по которой я не стучал! Твоя, Вовчик!
