все – галереи, персональные выставки в Париже, европейская слава, деньги? Много денег и много славы. Фу-у-у… Какие-то червяки… А вам? Вам в лучшем случае достанется прозябание и бесконечный труд над никому не нужными картинами где-нибудь на окраине этого жестокого мегаполиса в полуподвальном помещении вашей мастерской, аренду которой вы будете оплачивать, расходуя остатки небольшого состояния, полученного в наследство после смерти вашей тетушки.
Иванов заглянул в глаза ошеломленному художнику и прошептал:
– А, вижу, вижу! Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Понима-а-а-ете… Вы увидите, что значительная часть жизни прожита напрасно, что ваши произведения, отражающие ваш глубокий внутренний мир никому не интересны. Да и мир этот ваш внутренний, мирок этот, кого он затрагивает, кому он нужен?
– Не пон-нимаю, чт-то вы хот-тит-те эт-тим сказат-ть? – акцент Эйтора стал невыносимым, а его нордическое спокойствие превратилось в ледяной арктический панцирь.
– А я хочу сказать, что если б карма существовала, вы были б вознаграждены за ваши труды и ваши незаурядные способности уже сейчас. Не когда-то потом – после смерти или в якобы будущей жизни. Признание пришло бы к вам не в старости, когда вам уже по большому счету ничего будет не нужно, кроме мягкого дивана и горсти приличных таблеток. А награда эта не заставила б себя ждать!
Иванов сжал кулак и яростно потряс им в воздухе. Его широкое лицо с курносым носом и круглыми совиными глазами приобрело пунцовый оттенок, а на высоком упрямом лбу явственно выступили толстые синие вены. Он почти что кричал:
– Почему, ну почему, этот молокосос, – он назвал имя популярного театрального режиссера, – это… это ничтожество имеет возможность работать в лучших театрах России?! Почему он ставит оперы в Большом театре? Он никто! Он ноль. Зеро! Мыльный пузырь! Лопнувший мыльный пузырь! Ха-ха. Ошибка природы. Но нет – это недоразумение приглашают в Нью-Йорк, в Париж… А ему только тридцать! В то время как по-настоящему гениальные режиссеры прозябают в третьеразрядных театрах…
Он с шумом втянул воздух и диким взглядом принялся осматриваться.
Глеб тряхнул длинными черными волосами и, постаравшись выразить на своем лице сочувствие, успокаивающе проговорил:
– Ну-ну… Не все так плохо, у вас еще будет возможность… Вы еще покажете себя.
– Нет! – с неожиданной печалью и обреченностью в голосе ответил их собеседник. – У меня был шанс. Уникальный, один из ста тысяч, один из миллиона… Но я им не воспользовался… Да, я упустил его!
