. Во все то время, пока префект разговаривал с Антипой, Понтий Пилат не проронил ни одного слова. Его глубоко посаженные серые глаза глядели на Антипу настороженно. Тетрарху в голову полезли совсем несуразные мысли, что Пилат изучает его, примериваясь, можно ли сбить Антипу с ног и повалить его на иол с одного наскока, как это делают борцы в цирке. Пилат заговорил, и у Антипы стало складываться о нем впечатление, как о человеке со скептическим складом ума, но довольно осторожном в выборе своих слов. «Хитрая бестия», — подумал про себя Антипа.
Выйдя из дома префекта в крайнем раздражении, тетрарх повелел нести себя к публикану[28] Сителу Аргонию, одному из римских богатеев, на вилле которого он остановился на время пребывания в столице империи. Носилки вновь плавно закачались на плечах рабов, и впереди уже показался Капитолийский холм, белеющий колонами храмов. Слуги свернули на узкую улицу и стали спускаться в предместье Рима к роскошным виллам столичной знати. Антипа, словно очнувшись от мрачных раздумий, вдруг вспомнил, что он обещал в этот вечер навестить своего брата Боэта. Ему не очень-то хотелось общаться со своим родственником-неудачником. Но Иродиада в своем письме к нему так слезно умоляла посетить их, что отказать ей было трудно. Тетрарх помнил Иродиаду красивой отроковицей, какой она очаровала его на свадьбе. Ему вдруг захотелось вновь увидеть ее и сравнить женщину Иродиаду с молоденькой девицей Иродиадой. Подумав обо всем этом, он приказал нести себя к дому брата.
Ежегодная рента, назначенная императором Тиберием, обеспечивала царскому сыну пусть не роскошное, но все-таки сносное проживание в столице империи. И хотя Ирод II Боэт продолжал держать обиду на своего покойного отца, он уже почти смирился со своей участью, находя в ней даже определенное удовольствие праздного гуляки, не обремененного заботами государственного управления. Со временем у него в Риме появился круг друзей, с которыми Боэт весело и беззаботно проводил время в термах и на пирушках, все больше и больше пристращаясь к сладкому и хмельному итальянскому вину.
В отличие от своего мужа его супруга Иродиада не могла да и не собиралась мириться со своим положением. Если Боэт удовлетворялся обществом беспутных сенаторских сынков и развратных гуляк из разбогатевших вольноотпущенников, то она не хотела унижать себя общением с людьми сомнительной репутации. Нов высшем обществе Рима Иродиада не была принята, знатные матроны сторонились общения с иудейской принцессой-изгнанницей. Это очень задевало самолюбие внучки Ирода Великого, и она в свою очередь выражала римским матронам не совсем скрываемое презрение. Л потом Иродиада и вовсе стала избегать появляться в высшем обществе Рима. Общение же с женщинами из иудейской диаспоры, разбогатевшей на ростовщических и торговых операциях, претило ее гордости.
