. Когда ультра умеренный либерал, префект Бордо попросил санкции на арест некоторых вожаков заговорщиков, Гамбетта резко возразил ему: — Это практика Империи, а не Республики. — Кремье же заявил: — Республика — это власть закона.
Затем поднялась консервативная Вандея. Монархисты, клерикалы, капиталисты ждали своего времени, укрывшись в своих замках, остававшихся нетронутыми, затаившись в семинариях, трибуналах, генсоветах, которые Депутация долгое время отказывалась распускать в массовом порядке. Они были достаточно благоразумны, чтобы показываться на разных полях сражений для демонстрации своего патриотизма. В течение нескольких недель они присматривались к Гамбетте и обнаружили в нем либерала за трибуной.
Их кампания началась и продолжилась благодаря единственным серьезным политикам, которыми владеет Франция — благодаря иезуитам, ведущей силе духовенства. Прибытие месье Тьера дало очевидного лидера.
Деятели 4‑го сентября сделали его своим послом. Франция, почти утратившая дипломатов со времен Талейрана, никогда не располагала деятелем, которого можно было так легко одурачить, как этого маленького человечка. Он наивно ездил в Лондон, Петербург, в Италию, врагом которой всегда был, выпрашивая для побежденной Франции альянсы, в чем ей отказывали, когда она еще не вела войну. Повсюду к нему относились несерьезно. Он встретился с Бисмарком лишь раз и договорился о прекращении огня, которое было отвергнуто 3‑го октября. Прибыв в первых числах ноября в Тур, он знал, что мир невозможен и что с этих пор будет война до конца. Вместо использования этой ситуации, помощи Депутации, он преследовал одну цель — дезорганизовать оборону.
Нельзя было найти более опасного врага. Этот безыдейный, беспринципный, реакционный и трусливый деятель не смог бы добиться успеха нигде, кроме как у французской буржуазии. Но он всегда находился под рукой, когда либералам нужно было стрелять в народ, и он был удивительным мастером парламентских интриг. Никто лучшего него не знал, как подвергать нападкам и изолировать правительство, в какой пропорции распределять предубеждения, ненависть и интересы, как прикрывать интриги маской патриотизма и здравого смысла. Кампания 1870–71 г.г. станет, определенно, его шедевром. Он решался на что–то только благодаря пруссакам, и не обращал на них внимания, пока они не форсировали Мозель. Его врагами были защитники страны. Когда наши бедные ополченцы, без офицерских кадров и военной подготовки, потерпели поражение, столь же роковое как в 1812 году, Тьер был вне себя от восторга. Его дом превратился в штаб консервативного нобилитета. Казалось, что именно Бордо стал подлинной резиденцией правительства.
