Вскоре были именины Алексея Павлыча, Лушина отца. Позвали и Лушу с Грошевым, хотели в этот вечер замириться, да настоять, чтобы обвенчался он с Лушей. Сидели. Выпивали. О венчанье все еще не говорили, а так уж нализались все, что было, пожалуй, и не до разговоров серьезных:
– Играй, Степка! – командовал Грошев Степану Иванычу своему делопроизводителю, отличному гармонисту, которого везде возил за собой.
– Сейчас, Пал Палыч, сию минуту…
– Живо, живо!..
– Степа начал, было, пробовать лады.
– Тебе что говорят, сукин сын? – заревел Грошев, – играй говорю!..
– А я пробуюсь…
– Вот тебе «пробую-с», – и Грошев с размаху ударил Степу по лицу, тот только сморщился от боли, но не шевельнулся и быстро-быстро заиграл любимую Грошева – «Ухар-Купца».
Все сидели смущенные, словно оплеванные…
Когда Степан окончил и робко глянув Грошеву в лицо, – примолк:
– Пей, Степка! – крикнул тот… – Нет погоди: раз, два, три!!!..
И он три раза плюнул в стакан:
– Пей!
И выжидающе замер над бедным Степой, который вдруг побледнел:
– Павел Павлыч, – взмолился он.
– Пей, сволочь!.. Али на биржу захотел, завтра же выгоню, опять сбирать будешь… Ну?!
– Выпью, выпью, – заторопился Степа, вспомнив что-то страшное.
И он залпом осушил стакан.
Все сидели окостенелые. Арина Сергеевна заплакала и вышла.
– А ты со мной выпьешь? – обратился он к Луше.
– Нет, я не хочу больше…
– Как не хочу?
– Не хочу, не могу, Павлуша, ты один…
– А… а… один… слышишь Степка? Один я… ха-ха-ха… Нет, врешь, я не один, выпьешь и ты…
Луша робко глянула на отца и не узнала, так побагровело, перекосилось бешенством его лицо. Алексей Павлыч молчал, чего-то видимо ждал и не мешал Грошеву развивать буйную галиматью… Арина Сергеевна не возвращалась. Луша сидела дрожащая, с пробивавшимися сквозь ресницы слезинками.
– Пей, Лушка, не серди!.. Али не женой пришла ко мне? Женой, спрашиваю, али нет? – вдруг повернулся он к Алексею Павлычу.
– Не давали! Сам взял! – не сказал, проскрежетал зубами Алексей Павлыч.
– Сам… ха-ха… Да сам, потому что так сам захотел…
– Эй, лишнего не говори! – угрожающе прорычал Алексей Павлыч.
– Лишнего не скажем, а что надо всегда скажу, так ли Степка?
Тот нервно задергался на стуле.
– А правду всегда скажу, – повторил Грошев, – и насчет студентов все скажу, потому что знаю… Шлюха, сволочь!.. – бросил вдруг он в лицо Луше, рванул скатерть, и все полетело со стола.
Вдруг совершилось нечто совершенно неожиданное: Алексей Павлыч вырвался из-за стола, схватил широкими лапами Грошева под мышки, бросил его на кровать и быстро-быстро по бритой, полулысой голове зазвенел оплеухами.
