Паулюса под Сталинградом подставил, Манштейна — под Харьковом, Курскую дугу
организовал. Но Америку проморгал, как и мы. А не напади эти придурки на американцев
тогда в 41-ом, всё бы получилось, я тебя уверяю. Всё бы, как в песне: “И от Японии до
Англии сияла б Родина моя”. А потом бы и с Америкой разобрались. Сталин, правда, не
успокоился. Когда мы у них бомбу украли, стал их прощупывать. Начал с Кореи, а потом
такое стал готовить, что пришлось его в 53-м пристрелить от греха подальше. Знаешь, эти
фанатики какой-нибудь идеи, как бы прекрасна она ни была, никогда успокоиться не могут.
Хороший был план, ничего не скажешь. Но не получилось. Успокойся. Так нет же. Ах, не
получилось, так вот я вам сделаю! Ленин ещё обещал, помнишь, “дверью хлопнуть при
уходе так, что весь мир вздрогнет”. А Сталин собирался так хлопнуть, что мир бы не
вздрогнул, а просто на кусочки бы разлетелся. Но тут уж мы все увидели, что человек
совсем не в себе, вот и пришлось... Я понимаю, что обидно было ему и Гитлеру.
Получилось, что они столько средств, жертв и энергии потратили, свои страны и всю
Европу в руины превратили только для того, чтобы сделать Америку владыкой всего мира.
Вон ихний президент в Москву, как хозяин в свою деревню, приезжает, а все только спины
гнут. А ведь всё было предусмотрено. Но кто же мог подумать, что слабую, разобщённую,
раздираемую противоречиями Америку японцы превратят в монстра, который сожрёт весь
мир. Вот так всегда... Как могло случиться, что японцы, не имея за душой даже гвоздя
железного, могли напасть на Америку? Иногда ночи не сплю, ворочаюсь и всё об этом
думаю...
— Может, у них свой план был? — предположил я. — У вас свой, а у них свой,
основанный на знании вашего плана. То-то они сейчас процветают, а мы в дыре сидим и на
пропитание у них копейки вымаливаем.
— Да, — вздыхает Лукич, — я вот тоже иногда так думаю. Перехитрили они нас.
Смотри, мы ведь уже всё, что во время войны удалось забрать, отдали ни за понюх табака.
За жратву отдали, чтобы с голоду не помереть. А дальше что будет?
— Не унывай, Лукич, — утешаю я его. — Мы какой-нибудь новый план придумаем.
Да такой, что весь мир снова задрожит.
— Да нет уж, всё, — безнадёжно машет рукой Василий Лукич. — Некому сейчас
придумывать. Да и народ уже не тот. Тогда действительно был шанс, да говнюки-японцы
всё испортили...
Я взглянул на экран телевизора. Мюллер и Штирлиц, молча, жестикулировали
