— Что это значит? — спросил я.
Аббат Спарроу улыбнулся.
— Это продолжается уже четыреста лет. Когда-то здесь, в подвалах монастыря,
Цезарь Борджиа пытал своих узников. Это кричат их души.
Джордж явно не был удовлетворён этим объяснением.
— Неужели за четыреста лет никто серьёзно не пытался разобраться в этом?
Аббат пожал плечами.
— Пытались, конечно. Есть несколько весьма интересных гипотез. Но ни одна ничего
не объясняет толком. К этому можно привыкнуть, — добавил он и посмотрел на меня. — Я
всё-таки, господа, не понимаю, чем я обязан вашему визиту.
— У нас к вам несколько вопросов, мистер Спарроу.
Я почувствовал сильное желание закурить, но на территории монастыря курить
запрещалось, как будто это было бензохранилище. Тонкие губы аббата растянулись в
язвительную усмешку.
— С сорок четвёртого года я давал показания уже примерно десяти комиссиям.
— Ничего с вами не случится, — усмехнулся Джордж, — если вы дадите их в
одиннадцатый раз.
— Кроме того, — добавил я, — мы вовсе не комиссия, аббат. И поэтому. .
Я замолчал, чтобы не наговорить лишнего. Это бывает всегда, когда я хочу курить.
— И поэтому? — переспросил Спарроу весьма холодно.
— И поэтому, — я засунул руки поглубже в карманы плаща, — мы не будем с вами
церемониться, как это делали комиссии, назначенные генералом Кларком.
— Закурите, — усмехнулся аббат, — вы не католики, для вас можно сделать
исключение.
Он уже выяснил наше вероисповедание и был весьма шокирован, узнав, что Джордж
буддист.
— Я вас слушаю, господа.
Было видно, что ему не терпится выставить нас за дверь.
— Мне кажется, — сказал Джордж, — что эта галерея, как бы прекрасна она ни была,
не совсем подходит для нашей беседы.
— Я уже объяснял, — поморщился Спарроу, — что в день мощей Святого Августина
лица, не принадлежащие к римско-католической церкви, не могут быть допущены...
— Перестаньте паясничать, аббат, — не выдержал я. — Или вы предпочитаете давать
показания в нашей комендатуре в Неаполе?
Очевидно, это его не устраивало. Пробормотав что-то насчёт изысканности нашего
поведения, Спарроу направился в свой кабинет. Мы следовали за ним по сводчатым
коридорам, увешанным картинами благочестивого содержания. Встречные монахи
почтительно кланялись аббату, а при виде нас осеняли себя знамением, испуганно уступая
дорогу. Казалось, что последние годы их ничему не научили.
