несколько раз проверяли мои документы. Я пошёл дальше по Геслеровскому и через пару
кварталов оказался в подворотне сравнительно ещё не старого дома и поднялся на второй
этаж в угловой парадной. На дверях висела старая знакомая табличка. Я постучал. Дверь
открылась. Это был он. Он слегка осунулся за эти годы, в бородке появилось несколько
седых волос, но в целом он изменился мало.
Я уже был наслышан, что при китайцах он окончил ещё один университет марксизма-
ленинизма и занимался подделкой долларов, которые кормили полгорода. Осветив меня
керосиновой лампой, он сказал.
— Это потрясающе, что ты сегодня пришёл. От меня только что ушёл Кашин. Он
видел тебя сегодня днём на углу Геслеровского и Зелениной, когда американский грузовик
задавил Жаконю.
Я скорбно кивнул.
— Оказывается, — продолжал он, понизив голос, — у Кашина было пять совершено
одинаковых Жаконь, а мы все эти годы даже не подозревали об этом!
Неожиданно через открытые окна донёсся пьяный рёв, заглушающий рычание
дизельных двигателей: “Жаконя-Жаконя, я выйду из огня, мы встретимся в прекрасный
час заката..." — вопили пьяные польские парашютисты.
Я облегчённо вздохнул: поляки, поблуждав по городу, всё-таки вышли на
предписанный им маршрут без всяких указаний с моей стороны. Инициатива — основа
боевой подготовки, что я неоднократно доказывал на многочисленных штабных
конференциях.
Этот рассказ был написан в начале 70-х годов, и позже, в ожидании обысков и
ареста, был автором в числе других рукописей уничтожен.
Единственный экземпляр сохранил герой рассказа Юрий Кашин.
Спасибо тебе, Юра !
ЧАСЫ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III
При общении с Василием Лукичём я всегда испытывал какое-то странное чувство,
весьма похожее на зависть. И дело не только в том, что мне бы очень хотелось, доживи я
до восьмидесяти пяти лет, выглядеть столь же моложавым и подтянутым, как он, с той же
ясностью мысли и чувством юмора, столь не свойственными всем другим представителям
его героической профессии, которым сподобилось дожить до наших дней.
Дело именно в ясности ума Василия Лукича, знавшего и помнившего столько из
тёмной нашей “византийской” истории, что только на его воспоминаниях можно было
создать параллельную публичную библиотеку, так и назвав её “Публичная библиотека им.
Василия Лукича”. Василий Лукич — это ходячий архив. Впрочем, это сравнение не совсем
правомочно. Ни в одном архиве вы не обнаружите и намёка на те сведенья, которые хранит
