Разрыв связей с бессознательным и подпадение тирании слов чреваты для нас одной серьезной опасностью: в результате того, что сознание все больше увязает в своей дискриминирующей мятельности, картина мира распадается на бесчисленные детали и пропадает изначальное чувство единства, которое было неразрывно связано с единством бессознательной психе. Это чувство единства, которое еще в XVII веке подчиняло себе даже Философское теоретизирование в форме учения о соответствии и симпатии всех вещей, вновь извлекается на свет после длительного забвения и попадает в поле зрения науки только сегодня — благодаря открытиям, сделанным психологией бессознательного и парапсихологией. Тот способ, каким бессознательное вторгается в поле зрения сознания — посредством невротических расстройств последнего,— не только заставляет вспомнить современную социально-политическую обстановку, но даже представляется ее побочным феноменом. Ведь в обоих случаях на-ницо аналогичная диссоциация: в одном мы имеем расщепление мирового сознания «железным занавесом», в другом — расщеп-мение отдельно взятой личности. Эта диссоциация распространяется на весь мир, психологически она захватывает несметное множество индивидов, совокупность которых вызывает к жизни соответствующие феномены массового сознания. На Западе подрыв старых порядков происходит главным образом под действием социального, массового фактора, на Востоке это осуществляется в первую очередь за счет техники. Главная причина подобного развития заключается в утрате индустриальным населением жономических и психологических корней — утрата, которая сама Пыла вызвана стремительным техническим прогрессом. Но техника, очевидно, основывается на особой, рационалистически ориентированной дифференциации сознания, имеющей тенденцию подавлять, вытеснять все иррациональные психические факторы. В результате как в индивиде, так и в целой нации формируется оппозиция, которая со временем усиливается настолько, что может вступить в открытый конфликт с господствующей тенденцией.
Нечто подобное, хотя и в обратном смысле, разыгралось — с меньшим размахом и лишь в духовном плане — в первые века христианской эры. Духовная дезориентация римского мира была компенсирована вторжением христианства. Чтобы выжить, христианству пришлось сопротивляться не только своим внешним врагам, но и собственным слишком далеко идущим притязаниям, выразителем которых был, в частности, и гностицизм. Оно должно было все больше и больше рационализировать свое учение, чтобы запрудить буйный поток иррационального. С течением столетий это привело к тому брачному союзу между изначальным иррациональным посланием Христа и человеческим разумом, которым характеризуется западноевропейский дух. по мере того, как разум стал склонять чашу весов в свою сторону, интеллект начал самоутверждаться и требовать для себ полной автономии. И подобно тому как интеллект покорил себ психе, так же покорил он и Природу, разродившись научн технической эпохой, которая оставляла все меньше и меньи места человеку естественному и иррациональному. Но тем мым был заложен фундамент для внутренней оппозиции, кот рая сегодня угрожает всему миру хаосом. Ситуация первых ков христианства, вывернутая наизнанку: сегодня все силы преисподней прячутся за разумом и интеллектом, а рационалистическая идеология с тупым упрямством религиозного фанатизма стремится огнем и мечом обратить всех и вся в свою веру, состязаясь с Воинствующей церковью в ее наиболее мрачных обличьях. Но христианский дух Запада в результате удивительной энантиодромии превратился в поборника всего иррационального, поскольку, несмотря на свое отцовское отношение к рационализму и интеллектуализму, он не поддался им до такой степени, чтобы отказаться от своей веры в права человека, особенно в индивидуальную свободу. Но эта свобода гарантирует принципиальное признание иррационального, невзирая на всегда присутствующую опасность хаотического индивидуализма. Своей апелляцией к вечным человеческим правам вера неразрывно связывает себя с каким-то более высоким порядком ~ не только в силу того исторического факта, что ключевая идея, носившая имя Христа, оказалась упорядочивающим фактором на протяжении многих столетий, но и потому, что самость эффективно компенсирует хаотические состояния независимо от того, под каким именем она известна: она есть стоящий над миром Антропос, в котором и заключены свобода и достоинство отдельно взятого индивида. Если рассматривать гностицизм под этим углом зрения, то принижение его значения или пренебрежительное к нему отношение окажутся анахронизмом. Символика гностицизма, носящая очевидный психологический характер, сегодня могла бы для многих послужить мостиком к более живому пониманию христианской традиции.
