замечаю, что одна белая фигурка на камнях остается.
Рыба почти до речки кувыркается. Замирает на самом берегу. Белые
фигурки суетятся, двое третьего вытаскивают. Только вытащили, рыба огнем
пыхает! Пламя такое красное с черным, грибом поднимается. Через миг до нас
грохот доходит, гора вздрагивает.
Когда пламя опадает, рыбы на берегу уже нет. В реку свалилась.
Мудреныш поднимается на ноги и первым делом такую затрещину Верному
Глазу отвешивает! Словно пацану малому. Потом говорит:
- Идем, посмотрим.
Сначала спускаться трудно, потом - легче. В самом конце, к той
обгорелой площадке - снова трудно. Но это потому что мы не с того края
спускаемся. Надо было поверху пройти, и слева. А не напрямик.
Все три чудика здесь лежат. И дымятся. Вся земля вокруг дымится,
как на пожарище. В горах вообще травы мало, а тут последняя выгорает.
Когда рыба огнем пыхнула, чудиков хорошо так об камни приложило... И шкуры
белые обгорели.
- Это люди, - говорит Мудреныш. Да мы и сами видим. Просто одежка
на них чудная.
- Придурок! - шипит со злостью Кремень Верному Глазу. - Чтоб тебе
век червей жрать!
Да, в незавидное положение мы из-за него попадаем. Если кто-то из
местных видел, как мы этих грохнули... Война будет. А нам это надо? И так
жрать нечего.
- Сходили, поохотились... - бормочет Ворчун, ложится на край обрыва
и высматривает летающую рыбу под водой. А я вспоминаю о четвертом чудике
и лезу вверх по скалам его разыскивать. Что с ним делать, еще не знаю.
Это в том случае, если он живой. Нам он ничего плохого не делал. Но зачем
нам живой свидетель? Решил, приведу, пусть Мудреныш думает.
Четвертый чудик оказался бабой. Совсем молодой бабой. Приложилась
об камни она сильно, но дышит. Я забрасываю ее на плечо и начинаю спуск.
Тут она приходит в себя и кричит от боли. Видимо, пару ребер поломала.
Я перекладываю ее на другое плечо, поудобне. Затихает.
Лазать по скалам с бабой на плече - еще то удовольствие. Два раза
чуть не срываюсь. Но - пронесло. Наконец, сгружаю ее бережно на землю и
говорю:
- Девка.
Она садится, смотрит на нас изумленными глазами, потом своих
замечает. Вскрикивает испуганно и к ним на одной ноге прыгает. При этом
все что-то на непонятном языке лопочет. Тела тормошит, пульс на горле
щупает... Убеждается, что живых нет и тихонько так воет, не так, как наши
бабы голосят.
- Один еще дышал, но не жилец был. Спину сломал, - говорит мне
