Мой Чернобыль | страница 38



- "Поэтому и продлеваю срок".

Наступило молчание. И когда я направлялся к выходу одна, на первый взгляд выполнимая идея, мелькнула в моей голове.

***

Прошло три часа. Легасов и Щербина наклонились над столом и рассматривали фотографические отпечатки. На них была снята приборная доска вертолета и, одновременно целый набор дозиметров:

– советские (4 типа),

– "ORIENT", японского производства,

– "PENDIX", производства США.

Показания дозиметров лежали в пределах 8-10 р/час.

- "Наши сотрудники" – говорил академик, - "зависли на вертолете над блоком. Вы видите это по показаниям приборов на доске. Высота 200 м. И видите показания дозиметров, самых разных типов. Ни о каких 40 рентгенах в час и речи быть не может. Коэффициент деления подтверждается – 4."

- "Да", – как-то неохотно подтвердил Председатель. - "Но все же еще разок проверьте".

На следующий день и еще один день полеты продолжались. Меняли вертолеты, бортовые дозиметры, повторяли эксперимент с иностранными приборами. Все подтверждалось.

***

Офицер КГБ забрал скомканные, но подписанные бумажки и ушел. Больше я никогда его не видел.

***

Я сидел на очередном заседании ПК в своем любимом углу. Уже больше трех ночей спать было практически невозможно. Стоило только лечь, и начинался непрерывный кашель, переходящий в астматический приступ. Заседание казалось невероятно скучным, какие-то поставки, вопросы снабжения металлом. Затем наступила прекрасная пауза. Оказалось, что я не только заснул, но и свалился в проход, и продолжал спать лежа в проходе. Спасибо сидящим рядом, они подняли меня за ватник и возвратили в исходное состояние. Я с ужасом взглянул на Председателя. Щербина не сказал ничего, но укоризненно покачал головой. Прошло еще некоторое время, обсуждался уже интересный вопрос и вдруг Председатель в первый раз за эти месяцы, обращаясь ко мне, сказал – "Хотелось бы послушать мнение науки, если она уже проснулась".

8. Яблоки

За это время я видел Председателя в разных ситуациях и в разных ипостасях. Чаще всего он выступал как суровый и тяжелый человек. Его боялись и старались лишний раз не попадаться на глаза. Но и само это время, и огромная ответственность, возложенная на него, не располагали к особому добродушию. Я только поражался тому, как быстро входил Щербина в курс все новых и новых проблем, несмотря на свои, далеко уже не молодые годы.

Разные были ситуации...

***

К осени из зоны было эвакуировано более ста тысяч человек. Вывезли и вывели скот. Деревни опустели, и дома смотрели мертвыми глазами. На полях остался неубранный хлеб, и огромное количество полевых мышей суетилось среди полегших колосьев. Вечерами десятки сов начинали кружиться над посевами, напоминая эскадрильи самолетов, заходящих на бомбежку. В садах на земле гнили самые разнообразные фрукты. Поздние яблоки еще держались на ветках и мои товарищи, вернувшись с блока, с удовольствием собирали и ели их. Я не ел, не из-за боязни радиоактивности – после того, как очищали кожу, яблоки вполне можно было есть, но из-за своей давней нелюбви даже к чуть-чуть кислым плодам.