— Поздравляем вашу милость с милостию царской, — зачастил было Павел, но Головин перебил его:
— По мне это тягость, а уж потом милость. Так посоветуй.
— Есть братья Веселовские, все при языках, все толковы, все готовы служить тебе, боярин, и великому государю. Бойки да глазасты, польза от них может быть немалая...
— Боком слыхал, — почесал в затылке Фёдор, — да тут бы надобны при эдакой-то докуке дети дворянские. А они жидовины крещёные. Такого воевода задавить может. Комиссарское-то звание не великая оборона.
— Сам говорил: бог не выдаст — свинья не съест. Им тоже палец в рот не клади. Нас вот не выдал никакой бог, мы за тобою, заступником нашим, как за кремлёвской стеной. Грозную грамоту им сладишь, царским именем прикроешь.
— Ох, кисло мне, — вздохнул Фёдор. — Вели им завтрева в приказ ко мне явиться. Сколь их, смышлёных?
— Трое да один недоросль.
— Недоросля не надо, куда его? А ты во что уткнулся? — обратился он к Петру.
— Да вот отцовы книги перечитываю. Взял Эразма из Роттердама. «Похвала глупости» называется, истинно так: глупость правит миром.
— Знатное сочинение, — одобрил Головин. — Его уж успели с латынского на иные языка перевести.
— Токмо не на российский...
— Великий наш государь Пётр Алексеевич задумал многие книги мудрецов да искусников в разных делах переложить по-российски, да на кого сие возложить? Мне предлагал вот с латинского перевесть.
— Да я возьмусь, — выпалил Пётр. — Я уж тут кое к каким сочинениям приглядывался.
— Ишь ты, какой шустрец, — хохотнул Фёдор. — Доложу его царскому величеству, что таковой сыскался. Крестник мой.
— И берусь, и переложу! — задорно выпалил Пётр.
— А можешь некий образец представить? — засомневался Головин.
— Как не мочь — могу, есть таковой. Правда, начальные страницы.
— С какого же языка?
— С голландского. О мореплавании.
— Это в самый раз, — обрадовался Фёдор. — Государь наш теснейше к морскому делу прилепился. Я ему беспременно доложу и тебя с переводом ему представлю. Ты ведь у нас приказный, стало быть, на государевой службе.
Вышел довольный. Конь хрупал овёс из хрептуга. Конюший держал его вожжи, а свою лошадь привязал к коновязи. Всё помаленьку улаживалось. В Тобольск он не поедет — хватит с него сибирских хождений. Верил, что и государь с ним согласится. Да и он ему нужен, государю. Всё чаще и чаще требовал он Фёдора к себе, не чурался просить совета и советы его принимал. Он, Фёдор, стал ближним боярином, а старое боярство всё более и более отходило в тень. Боярская дума мало-помалу теряла своё значение. У царя Петра был свой совет, свои советники из людей мозговитых, а не родовитых. Родовитость молодой царь ценил мало.
