Его остановил стрелецкий голова.
— Жид! — со странным изумлением воскликнул он. — Куда прёшься, жид, жидок? Э, стой! Не понимаешь по-нашему?
«Камзол не помог. Распознали-таки», — огорчился Поэль.
— По-вашему понимаю, — ответил он запинаясь.
— Ишь ты! — восхитился голова. Как видно, он был человеком весёлого нрава и чувствовал себя свободно, как чувствует себя победитель в завоёванной стране. — И что тебя сюда нанесло? Тут вашему племени делать нечего. Тут стоит наш воевода. Боярин Богдан Матвеевич Хитрово. Али ты к нему с подарком?
— Дело у меня к нему, дело.
— А важное оно? Хорошо говоришь нашим языком. И как это ты выучился?
— Я на многих языках говорю.
— Ишь ты какой резвый. Ну да ладно, ступай к боярину. Авось приглянешься. Эй, пустите жидочка к боярину, при нём оружия нету. Стало быть, мирный он. Говорит, дело к нему.
Стрельцы были на покое. И вид у них был не грозный, а скорее добродушный. Кончилась долгая осада, дан роздых, чего ж злобиться. Они — победители. Бердыши, копья, пищали поклали, пушки с возов глядели мирно, лошади у коновязей хрупали сенцо, видно, свежее, успели накосить да завялить.
Глядели на него с любопытством, беззлобно, оборачивались вслед.
В полутёмной прихожей его остановил сотский в малиновом кафтане с позументом,
— Кто таков? — щурился он. Рябоватое лицо его с кургузой бородкой изображало строгость. — Чего надоть?
Присмотревшись, он удивился.
— Отколь такой взялся? Здесь воевода боярин Хитров. Он от царя-батюшки к вашему народцу приставлен. Али ты с делом каким?
— С делом, пан добродею, с делом.
— Ну ступай тогда, коли с делом. Да гляди, боярин наш крут. Не накостылял бы...
Не отвечая, Поэль отворил массивную дубовую дверь. Прямо напротив за большим прямоугольным столом — такие бывают в трапезных — восседали трое. Они бражничали.
Стол был уставлен блюдами с жареной дичиной, ендовами[7] с моченьями, ковшами с брагой.
— Кто пожаловал! — поднялся тучный в распояску мужик, на вид эдак лет сорока с лишком, сивобородый, насупленный, как показалось Поэлю. Черты его лица были словно вытесаны топором: грубые, резкие, неким контрастом к оплывшему телу.
Поэль несколько растерялся. Разумеется, он не рассчитывал на радушный приём, здесь можно было ожидать чего угодно, даже скорого суда со смертным приговором. Но он взял себя в руки, низко поклонился и вымолвил самым елейным тоном:
— Як вашей ясновельможности, пан воевода. От местного жидовского кагала
