— Почему тебе приказали приносить мне пищу?
Харитина слащаво заулыбалась:
— Разве ж это труд? Поручение матушки только в радость.
— Но ведь прежде приходила келейница.
— Нынче недосуг, надобно готовиться к Троице, веточки берёзовые срезать и траву-мураву везти.
— Я прошу вернуть Серафиму.
— Невозможно сие, Варварушка: занята она.
— От тебя вообще не приму еды.
— Ох, за что ж такая немилость?
— Я тебе не верю.
— Нешто я могу кому повредить? — слишком уж наигранно огорчилась та.
— Ты — не знаю, а другие могут.
— Уж про что толкуешь — не ведаю, только мне поручено — и придётся кушать.
— И глотка не сделаю. Так и передай Янке.
— Обязательно передам, беспременно, а как же!
— Передай, что не прекращу голодать, если не вернут Серафиму.
— Рассерчают матушка. Ох уж рассерчают!
— Очень хорошо. Мне она — сводная сестра, вот и разберёмся по-свойски.
— Вы пока разбираетесь, Хромоножке-то достаются все синяки да шишки.
— Что опять стряслось?
Харитина преувеличенно скорбно вздохнула:
— За проступок свой в тёмную посажена.
— За какой проступок?
— В трапезной прислуживала и, споткнувшись, опрокинула бадью с квасом.
— Так она же хромая — вот и оступилась.
— Не была бы матушка на тебя сердита — и Катюше бы не попало. А теперь страдает через тебя.
Евпраксия залилась краской:
— Я желаю говорить с Янкой! Живо доложи!
— Доложу сейчас же. Но захочет ли матушка говорить с тобою?..
Разумеется, Опраксин протест ни к чему не привёл: настоятельница до разговора не снизошла и келейницу не вернула. Ксюша начала голодовку. Силы оставляли её, и она размышляла, грустно улыбаясь: «А не всё ль равно, от чего преставиться — от отравы или от голода? Нет, в моём положении лучше от голода, но не покорённой и гордой. Быть отравленной, точно крыса в погребе, вовсе недостойно».
И действительно: смерть явилась как избавление...
Только не к беглянке императрице, а к другой высокопоставленной даме — к матери великого Киевского князя Святополка, урождённой польской принцессе Гертруде, дочери короля Польши, Казимира Пяста. От жары ей сделалось дурно, и она скоропостижно умерла от удара. А на похороны княгини, отдавая дань уважения двоюродному брату, прибыл из Переяславля сам Владимир Мономах. И решил проведать сестёр в Андреевской обители. Заявился к игуменье с дорогими подарками, принял угощение и спросил, сидя за столом:
— Где же Катя с Опраксой, отчего их не позовут?
Янка сообщила сквозь зубы:
— Обе оне наказаны за грехи.
— Ах, оставь, какие у них могут быть грехи? Обе точно ангелы.
