Сделали еще одни носилки и продолжали группой выбираться из окружения. Густой лес скрывал их.
Но вот лес стал редеть, все чаще стали попадаться березы и осины. Наконец открылась просторная поляна. Полоса еще не убранной ржи спускалась к маленькой речке. Две деревни виднелись на том берегу.
Отряд остановился в лесу. Раненых уложили на землю. Павленко развернул карту и подозвал Беляева.
— Садитесь, — предложил комиссар. — Зрение у вас хорошее, товарищ Беляев?
— Хорошо вижу, товарищ комиссар, трахомой не болел.
— Трахомой? — спросил удивленно комиссар. — А вы откуда?
— Из Чувашии. С трахомой в наших краях еще до сих пор не покончено.
— Так вы чуваш? А вас не отличишь от русского.
— И по-татарски говорить могу, товарищ комиссар.
Комиссар некоторое время помолчал, обдумывая что-то.
— Хорошо, — сказал он наконец, — смотрите сюда…
Они склонились над картой.
Через час Беляев, взяв с собой красноармейца, вышел в разведку. Им было поручено проверить деревни у речки, расспросить колхозников и найти надежных людей, чтобы пристроить у них раненых.
На берегу речки рос густой ольховник и разведчики решили через него пробраться к ближней деревне. Из предосторожности сделали круг по опушке леса. Там их никто не видел. В то же время ведущая в деревню дорога и заречные деревенские дома были у них перед глазами.
Речка оказалась неглубокой. Со звоном она бежала между замшелыми камнями, и почти в любом месте ее можно было перейти, не замочив ног.
Разведчики молча пробрались по тропинкам, вытоптанным стадом в ольховнике, и вышли на дорогу, которая буквально через сотню метров терялась в невысокой роще.
Беляев вдруг заметил двух мальчуганов, вышедших из рощи. Словно почувствовав, что за ними наблюдают, они остановились и тут же, повернув с дороги, пошли по опушке леса.
— Почему они пошли туда? — прошептал Беляев, — Видно, боятся ходить по открытой местности, как и мы с тобой… Пойдем-ка назад, перережем им дорогу.
Разведчики повернули назад и засели в кустах.
Мальчики не заставили долго ждать. Шедшему впереди мальцу с рыжими лохматыми волосами, в синей рубашке, заправленной в широкие брюки, было не больше десяти лет. Другому можно было дать двенадцать. Его рубашка, показавшаяся издали белой, оказалась полинявшей солдатской гимнастеркой. И на голове у него была побелевшая от солнца пилотка.
Они прошли через ольховник к реке, попили воды, умылись. Младший спросил:
— Павка, когда пойдем туда?
— Все! Больше туда не пойдем.
