Прошло назначенное время, а директора все не было.
— Вот вам и Сулейман-абый! — пошутил кто-то. — Все говорил о дисциплине, а сам сплоховал на этот раз…
— Не задержали ли его в горсовете? — предположила Сания.
Она подошла к телефону.
— Дайте председателя горсовета… Сулейман-абый не у вас сидит?.. Нет, ничего не знаем… Что?.. Что вы говорите?.. — Голос Сании задрожал. — Не может быть! Нам никто не говорил… Сейчас придем…
Она медленно повесила телефонную трубку и повернулась к учителям. Догадываясь, что случилось что-то неладное, все замолкли. Сания сказала побелевшими губами:
— Умер.
— Кто?
— Сулейман-абый… умер…
Никто этого не ожидал. Ведь только вчера все видели его живым и здоровым.
— Идемте все к нему, — предложила Сания.
И все безмолвно пошли за нею.
Шли по улице, не обращая внимания на мелкий холодный дождь, перешагивая через грязные лужи. Шли в молчании.
Прошли две улицы, вышли на третью. Здесь, в угловом доме с садиком, огороженным зеленой решеткой, жил Сулейман Гафуров. Голые, намокшие от дождя яблони и вишни закрывали окна дома старого учителя. Большие ворота, как всегда, были заперты, и только калитка распахнута настежь.
Сания, не останавливаясь, прошла во двор. В доме тихо. Даже не слышно голоса белошерстного Звонка, обычно встречавшего чужого человека лаем. Только грязные следы на крашеных ступеньках крыльца свидетельствовали о том, что кто-то уже успел опередить учителей.
Сания приоткрыла дверь, предварительно постучав по дверной ручке. Но никто не вышел навстречу. Даже Звонок не отозвался — он сидел за дверью и грустно смотрел на входящих, словно хотел сказать: «Входите, входите, — сегодня наш дом открыт для всех, и мне не положено лаять: в нашем доме большое несчастье…»
И в пустой передней те же грязные следы многих ног.
Сания открыла дверь в комнату.
За письменным столом на плетеном стуле, лицом к вошедшим, сидела заведующая городским отделом народного образования Касимова. Возле нее, на таком же плетеном стуле, председатель горсовета Газиз Баязитов. А у стены, в глубоком мягком кресле, старенькая жена Сулеймана — Хафиза. Точно лишившись рассудка, она не замечает посетителей, даже не поднимает глаз. На лице ее не осталось признаков жизни. Кажется, если не поддерживать ее, она не сможет сидеть — умрет тут же в кресле, и ее поддерживают с двух сторон женщины.
У окон еще несколько женщин. Все молчат. Никто не приветствовал вошедших учителей.
За раскрытой дверью на диване лежал Сулейман. Он даже не успел снять свой рабочий пиджак, только расстегнул ворот рубашки да ослабил галстук. На первый взгляд казалось, что он прилег вздремнуть на несколько минут. Только чуть побелело лицо да запали губы. Видимо, от этого обвисли его обычно встопорщенные седые усы. Как будто он обижен или сердит на кого-то.
